Дитя огня - Юлия Крен Страница 11

Аскульф поднялся. Чем дольше они скакали по лесу, тем сильнее у него затекало тело. Казалось, что оно покрылось корочкой льда, которая лишала кожу чувствительности, а самого воина – надежды когда-нибудь отогреться. Тем не менее Аскульф не падал духом. Когда они найдут Матильду и покинут этот лес, он сбросит с себя ледяную оболочку.

Посмотрев на сырую землю, Аскульф немного подумал и внимательно огляделся по сторонам. Потом он указал куда-то рукой:

– Взгляните! Там, на ветке, остался кусочек ткани. Они прошли здесь. И скоро мы их догоним.

Говорят, что жизнь – река. Она не стоит на месте, и ее течение каждый день приносит что-то новое.

В юности Авуаза согласилась бы с этим. Но сейчас, когда она старела, ее лицо покрывалось морщинами, тело все больше теряло подвижность, а взгляд уже не пронизывал насквозь, жизнь казалась ей болотом. Люди погрязли в трясине и барахтались, чтобы не пойти ко дну. Они кричали, с каждым словом рискуя наглотаться мутной воды.

Поэтому, когда ей передали вести от Аскульфа, она не вскрикнула.

Итак, Матильде удалось сбежать.

Авуазе показалось, что внутри у нее образовался черный комок, вбирающий в себя ее свежую алую кровь.

– Где Аскульф?! – взревела она. – Почему он боится показаться мне на глаза? – В ее голосе чувствовался такой холод, будто болото ее жизни состояло не из ила и грязи, а изо льда.

– Он пытается догнать ее. Матильда сбежала в лес.

– Одна она там долго не протянет.

– А она и не одна. Наверное, с ней Арвид.

О существовании и происхождении этого мужчины с необычным именем Авуаза узнала совсем недавно. Чем больше она думала об этой новости, тем быстрее отступал ледяной холод, а вместе с ним уходили и ощущение черной смерти, заполнившее ее изнутри, и страх задохнуться в остатках своей надежды.

Она расслабилась:

– Хорошо, очень хорошо. Тогда у нас в руках будут оба.

Ее радости не разделял никто. Деккур, мужчина с выколотыми глазами, который тоже слышал новость и так же яростно на нее отреагировал, в ответ только засопел.

Монах, раб Авуазы, решился открыто высказать сомнение:

– Ты уверена, что твои сведения об этом Арвиде соответствуют действительности?

– Да, конечно! Чем именно он может быть нам полезен, я еще не знаю. Но Аскульф не упустит ни его, ни Матильду.

– Сын норманна и христианки… – пробормотал брат Даниэль.

Он улыбнулся, как обычно. Авуаза никогда не могла с уверенностью сказать, что выражала его улыбка: радость или огорчение. Во всяком случае, его слова прозвучали так, словно такие дети были выродками и скорее животными, нежели людьми, хотя сам он, стоя перед ней с опущенной головой, совершенно не казался воплощением силы, здоровья и человечности.

Авуаза никогда не спрашивала прямо, но догадывалась, что в монастырь Даниэля привела не набожность, а отец, рано осознавший, что его сын никогда не сможет взяться за меч и убивать людей.

Она хорошо помнила тот день, когда этот человек попал в ее руки. Тогда Авуаза была сильной, ее не преследовали, а она не скрывалась. Тогда Доль-де-Бретань принадлежал им.

Даниэль был не просто монахом, а затворником. Он жил в глухих лесах, которые простирались к северу и югу от большой реки, разделяющей Бретань на две части. Почва там была болотистой, дороги утопали в трясине, трава на полянах доходила человеку до пояса. Полей, виноградников, замков, сел и лесничеств вокруг не было. Эти места, будто созданные для отшельников, называли вторым Египтом. О Египте Авуаза знала не много – только то, что там есть большая пустыня, а в пустыне сухо. Тем не менее, когда женщина, направляясь со своими людьми на запад, обнаружила Даниэля, шел дождь.

Монах искренне верил, что они не смогут причинить ему зло. Он возомнил, будто находится под такой же защитой, как Маглорий – великий святой, которого он почитал и к которому теперь обращал свои молитвы. Этот святой основал на острове Сарк монастырь, а когда язычники совершили на него нападение, легко поднял исполинский камень и с силой бросил его в их сторону. После смерти Маглория язычники хотели разграбить реликвии, но его гроб, инкрустированный драгоценными камнями, оказался таким тяжелым, что его не смогли поднять семь человек. Когда усталость взяла верх над жадностью и язычники наконец сдались, их рассудок помутился настолько, что они лишили друг друга жизни.

К этому чуду святого Маглория брат Даниэль и взывал перед лицом своих врагов, но тщетно. Никто – ни святой Маглорий, ни сам Господь Бог – не заступился за него, когда люди Авуазы подвергли его пыткам. Они делали это просто ради забавы, и Авуаза с отвращением наблюдала за происходящим. Она не понимала, зачем заставлять кого-либо кричать от боли нечеловеческим голосом. Желания причинять страдания другим людям, чтобы забыть о собственных ранах, боли и промокшей одежде, она не испытывала никогда. Сначала Авуаза не препятствовала развлечению своих людей, но потом вмешалась и приказала оставить монаха в живых. Вероятно, годы одиночества и перенесенные муки свели его с ума, но ведь он умел читать, писать, знал много языков, а потому мог оказаться полезным.

С тех пор монах, ставший рабом, больше не верил в силу святого Маглория. Возможно, он потерял даже веру в Бога. Набожные люди так не улыбаются…

Погруженная в воспоминания, Авуаза не замечала, что гонец Аскульфа вопросительно смотрит на нее.

– Если я встречу Аскульфа, что мне ему передать? Может, я…

Чайки кричали все громче, и его слова потонули в шуме. Надежды Авуазы на то, что она быстро достигнет своей цели, рухнули, а скалы остались прежними. Казалось, они снова насмехаются над ней. Они были не только величественнее и прочнее любого дома, построенного руками человека, – они смеялись над бесконечной суетой жизни, над вечным круговоротом отчаянья и радости, надежд и разочарований, уныния и терпения.

– Арвид долго жил в Фекане, – сказала Авуаза. – Скорее всего, он захочет отвести ее туда, но они ни в коем случае не должны добраться до Фекана. Аскульф знает, что делать.