Начать сначала - Розамунда Пилчер Страница 11

Даже его одежда, кажется, не изменилась. Просторный вельветовый пиджак, узкие брюки, потрясающей элегантности и невероятной древности замшевые ботинки — такие бы не надел ни один мужчина. Рубашка на нем была блекло-оранжевая, а вместо галстука повязан клетчатый носовой платок. Жилетов он не признавал.

Они подходили к его кабачку «Невод», и Эмма ждала, что сейчас он предложит ей зайти выпить. Пить ей не хотелось, а вот есть очень хотелось. Интересно, имеется ли в коттедже хоть какая-то еда? И куда они направляются — в коттедж или в мастерскую? Вполне возможно, что Бен живет в мастерской и предполагает, что и Эмма поселится там вместе с ним.

Она осторожно сказала:

— Я и не знаю, куда мы держим путь…

— В коттедж, конечно. А ты как думала?

— Я ничего не думала. — Они благополучно миновали кабачок. — Думала, может быть, ты живешь в мастерской.

— Нет, я остановился в гостинице. Сегодня первый раз заглянул в коттедж.

— А-а, — хмуро протянула Эмма.

Он уловил перемену в ее тоне и поспешил разуверить ее:

— Там все в порядке. Когда в кабачке узнали, что ты приезжаешь ко мне, явилась целая депутация местных дам — все просто жаждали приготовить для тебя дом. В конечном счете все заботы взяла на себя жена Даниэля. — Даниэль был бармен. — По-моему, ей казалось, что за эти годы в коттедже все покрылось синей плесенью, как горгондзольский сыр.

— Так оно и было?

— Нет, конечно. Ну, может, затянуло кое-где паутиной, но жить там можно.

— Добрая женщина… Я должна ее поблагодарить.

— Да, ей будет приятно.

От порта круто вверх поднималась булыжная мостовая. У Эммы болели ноги — столько находилась за этот день. Неожиданно, не сказав ни слова, Бен отобрал у нее сумку.

— И чего только ты сюда насовала?

— Зубную щетку.

— Она у тебя как кувалда? Эмма, когда же ты выехала из Парижа?

— Сегодня утром. — Казалось, век назад.

— А как о тебе узнали Бернстайны?

— Пришлось заехать в галерею, чтобы добыть денег. Стерлингов. Там мне дали двадцать фунтов, взяли из твоей наличности. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Да что ты!

Они прошли мимо мастерской — она стояла темная, дверь заперта.

— Ты уже начал писать? — спросила Эмма.

— Конечно. Для того и вернулся.

— А работы, которые ты сделал в Японии?

— Оставил в Америке для выставки.

Теперь воздух был полон шумом прилива, на берег накатывались буруны. Длинная полоса берега. Их берега. А вот показалась освещенная фонарем, стоявшим возле синей калитки, неровная крыша их коттеджа. Бен достал из кармана куртки ключ, прошел впереди Эммы в калитку, спустился по ступеням и отворил дверь. Войдя в дом, он прежде всего щелкнул выключателем, и все окна коттеджа засверкали ярким светом.

Эмма медленно последовала за ним. Первое, что она увидела, — язычки пламени в камине и сверхъестественную чистоту и порядок, которые каким-то чудом навела жена Даниэля. Все блестело, все было вымыто и выскоблено. Подушки были взбиты и уложены в геометрическом порядке. Цветов не было, и вместо цветочных запахов по дому распространялся сильный запах карболки.

Бен принюхался и скорчил гримасу:

— Как в больнице, — с отвращением сказал он.

Он поставил сумку Эммы и удалился по направлению к кухне. Эмма подошла к камину и стала греть у огня руки. Постепенно в ней крепла надежда. Она боялась, что Бен не очень-то ей обрадуется. Но он встретил ее на станции, и вот горит огонь в камине. Можно ли желать большего?

Над каминной полкой висела единственная в комнате картина — Эмма на ослике посреди зеленого луга. Бен написал ее, когда Эмме было шесть лет. В первый раз в жизни — и в последний, если считать до сегодняшнего дня, — она оказалась в центре его внимания и посему без единой жалобы выдерживала долгие часы позирования, борясь со скукой, не смея пошевелить онемевшими ногами, покорно выслушивая его гневные тирады, стоило ей только шелохнуться. На картине на ней был венок из ромашек, и каждый день она с удовольствием наблюдала, как Бен своими искусными руками сплетал свежий венок, и чувствовала себя ужасно гордой, когда он торжественно водружал его на ее голову, словно венчал королеву.

Бен вернулся в гостиную.

— Хорошая она женщина — жена Даниэля. Это я ему скажу. Я попросил ее сделать кое-какие закупки. — Эмма повернулась и увидела, что он нашел себе бутылку шотландского виски и стакан. — Принесешь мне кувшин воды? — Тут ему в голову пришла еще одна мысль. — И второй стакан, если хочешь выпить.

— Выпить я не хочу. Но я голодна.

— Вот сделала ли она такие закупки, не знаю.

— Я посмотрю.

Кухня тоже была вымыта, выскоблена и протерта. Эмма открыла холодильник и обнаружила там яйца, бекон, бутылку молока и хлебницу с хлебом. Она нашла в буфете кувшин, наполнила его холодной водой и понесла в гостиную. Бен беспокойно ходил по комнате, щелкая выключателями, — проверял, горят ли лампочки, как видно, старался найти какой-нибудь изъян. Он всегда не любил этот дом.

— Хочешь, сделаю тебе омлет? — спросила Эмма.

— Что? А, нет, ничего я не хочу. Знаешь, очень странно здесь находиться. Все время такое чувство, что сейчас войдет Эстер и начнет заставлять нас делать то, чего нам вовсе не хочется делать.

Эмма подумала о Кристофере.

— О, бедная Эстер, — сказала она.

— Никакая она не бедная. Сука она — вот кто. Во все совала свой нос.

Эмма вернулась на кухню, отыскала кастрюльку и миску, взбила яйца, добавив немного масла. Из гостиной доносились разные звуки — Бену не сиделось на месте. Он открыл и закрыл дверь, раздернул шторы, бросил полено в камин. Потом появился в двери кухни с сигаретой в одной руке и стаканом в другой. С минуту смотрел, как Эмма взбалтывает яйца, потом сказал:

— Ты повзрослела.

— Мне девятнадцать. А вот повзрослела или нет, не знаю.

— Так странно, что ты уже не маленькая девочка.

— А ты привык к тому, что я маленькая девочка?

— Пожалуй, да. Сколько ты намереваешься тут пробыть?

— Ну, какое-то время.

— Со мной?

Эмма бросила на него взгляд через плечо.

— Для тебя это будет тяжелым испытанием?

— Не знаю, — сказал Бен. — Не пробовал.

— Вот поэтому я и приехала. Подумала, может быть, стоит попробовать.

— Может, будешь меня упрекать?

— Почему я должна тебя упрекать?

— Ну, потому что я бросил тебя, уехал преподавать в Техас. Ни разу не навестил тебя в Швейцарии. Не позволил тебе приехать в Японию.