Сладкий папочка - Лиза Клейпас

Когда мне было четыре года, мой отец погиб в результате несчастного случая на буровой вышке. Папа там даже не работал. Как представитель компании он в костюме и при галстуке инспектировал эксплуатационные и буровые платформы. Все произошло, когда установка еще не была завершена, – он оступился, зацепившись ногой за проем в полу, упал с шестидесятифутовой высоты на нижнюю платформу и сломал шею. Смерть наступила мгновенно.

Я долго не могла понять, что папа никогда больше не вернется. Не один месяц я ждала его возле окна в нашем доме в Кейти, что к северу от Хьюстона. Иногда я стояла в конце подъездной дорожки, провожая взглядом каждый проезжавший мимо автомобиль. Как ни уговаривала меня мама не ждать его, все без толку. Наверное, мне тогда казалось, что, если очень сильно хотеть, папа обязательно вернется.

Воспоминаний об отце у меня сохранилось немного. Это, скорее, даже впечатления. Помню ощущение его твердой груди под моими икрами – должно быть, раз или два он носил меня на плечах. Я покачиваюсь высоко в воздухе, а он крепко держит меня за ноги. В моих руках – жесткие пряди его волос, блестящих черных волос, подстриженных лесенкой. Я почти слышу, как он поет «Вверх на небо», мексиканскую колыбельную, которая всегда навевала мне сладкие сны.

На моем комоде стоит папина фотография в рамке, она у меня единственная. На ней он в ковбойке и джинсах со стрелками, подпоясанный тисненым кожаным ремнем с пряжкой из серебра и бирюзы размером с тарелку для завтрака. В уголках губ затаилась улыбка, на смуглой щеке обозначилась ямочка. Все говорят, папа был человеком умным, романтиком, очень трудолюбивым и с высокими устремлениями. Будь ему отпущено побольше времени, думаю, он многого добился бы в жизни. Я крайне мало знаю о своем отце, но уверена, что он любил меня. Мне дают это почувствовать даже очень скудные обрывки связанных с ним воспоминаний.

Мама так и не нашла мужчину, который мог бы занять место папы. Или точнее сказать, она находила на его место много мужчин. Однако почти никто из них не задерживался у нее надолго. Мама была красивой женщиной – счастливой, правда, ее не назовешь, – и привлечь мужчину ей никогда не составляло труда. Другое дело удержать. К тому времени, когда мне исполнилось тринадцать, она сменила столько любовников, что я сбилась со счета. И когда она наконец нашла того, с кем, по ее мнению, могла бы ужиться, я испытала нечто вроде облегчения.

Они решили поселиться на востоке Техаса в городке под названием Уэлком – там где-то рядом вырос мамин друг. Вышло так, что для меня Уэлком стал тем местом, где я все потеряла и все обрела вновь. Там моя жизнь сделала крутой поворот, направив меня по такому пути, о котором я и помыслить не могла.

Был первый день после нашего переезда на стоянку жилых трейлеров. Я брела по улице, заканчивающейся тупиком, по обеим сторонам которой, как клавиши пианино, тянулись ряды трейлеров. Собственно, вся стоянка представляла собой сеть пыльных улиц, заканчивающихся тупиками. При этом левая часть парка трейлеров была заключена в кольцо недавно построенной дороги. Каждый дом на колесах стоял на отдельной забетонированной площадке либо в алюминиевой, либо в деревянной, либо в сетчатой конструкции. Перед некоторыми фургонами на клочках земли были разбиты палисадники. В нескольких из них в центре красовался креповый мирт с высохшими бледно-коричневыми цветами и растрескавшейся от жары корой.

Круглое и белое предвечернее солнце висело над головой, как пришпиленная к небу бумажная тарелка. Зной, казалось, шел не только сверху, но и снизу, поднимаясь от сухой земли почти видимыми волнами. Время в Уэлкоме ползло еле-еле. По мнению тамошних жителей, за все, что требует спешки, браться и вовсе не стоит. Кошки и собаки большую часть дня дремали в жаркой тени, вставая лишь затем, чтобы слизать несколько капель теплой воды, сочащейся из стыков водопроводных труб. Даже мухи летали как-то лениво.

В кармане моих отрезанных выше колен джинсов похрустывал конверт с чеком. Мама велела мне отнести его управляющему ранчо Блубоннет, мистеру Луису Сэдлеку, который жил в красном кирпичном доме у самого въезда на стоянку.

Я тащилась по асфальту вдоль разбитого бордюра, и мне казалось, будто мои ноги в кроссовках сейчас просто испекутся. Впереди в расслабленных, небрежных позах стояли девчонка-подросток и пара мальчишек постарше. Девчонка была блондинкой с собранными в хвост длинными волосами и пышно взбитой с помощью лака челкой. Свой темный загар она демонстрировала, нацепив короткие шорты и крошечный пурпурный лифчик от купальника, что и объясняло крайнюю степень заинтересованности мальчишек разговором с ней.

Один из парней был в шортах и майке без рукавов, другой, темноволосый, в «рэнглерах» и заляпанных грязью ковбойских сапогах, стоял, опершись на одну ногу, засунув палец одной руки в карман джинсов, а другой рукой жестикулируя во время разговора. В его стройной костистой фигуре и резко очерченном профиле было нечто такое, что притягивало взгляд. А его бьющая через край энергия резко контрастировала с атмосферой сонного знойного затишья.

Техасцы всех возрастов – народ общительный и без стеснения заговаривают на улице с незнакомыми, но тут было очевидно, что я миную троицу незамеченной. Меня это совершенно устраивало.

Я тихо шла себе по другой стороне дороги, как вдруг почувствовала за спиной какое-то яростное движение и услышала шум. На меня неслась пара бешеных питбулей. Они лаяли и рычали, скаля неровные острые желтые зубы. Я никогда не боялась собак, но те две зверюги явно жаждали крови.

Инстинкт самосохранения взял верх, и я бросилась наутек. Лысые подошвы старых кроссовок заскользили по камешкам, нога уехала в сторону, и я грохнулась на четвереньки. Вскрикнув, я закрыла голову руками, ожидая, что меня сейчас растерзают на части. Но тут надо мной, перекрывая шум крови в моих ушах, послышался гневный окрик, и вместо зубов, вонзающихся в мою плоть, я почувствовала пару схвативших меня сильных рук.

Я взвизгнула. Меня перевернули, и перед моими глазами оказалось лицо того темноволосого парня. Он бросил на меня быстрый оценивающпй взгляд и отвернулся, чтобы что-то крикнуть питбулям. Собаки отступили на несколько ярдов, их лай стих до ворчливого рычания.

– Пошли вон отсюда, – рявкнул на них мальчишка. – Ну-ка валите домой, нечего тут людей пугать, пара заср... – Снова метнув на меня быстрый взгляд, он сдержался.

Питбули, настрой которых поразительно переменился, сразу же притихли и крадучись направились прочь, высунув розовые языки, болтавшиеся, как наполовину скрученные ленты праздничных украшений.