Прекрасная пленница - Нора Хесс

Дождь лил третий день. Затопленная земля не могла больше впитывать воду, и она собиралась в маленькие озера. В них отражалось унылое серое небо, и, как будто чувствуя свое одиночество, эти озера стремились слиться воедино. Закручиваясь и смешиваясь, потоки воды обретали скрытую доселе силу и устремлялись на поиски общего русла.

Роксана Шервуд заметила небольшой, приближающийся к ним поток и испуганно взглянула на убитых горем родителей, которые стояли, прижавшись друг к другу. Она надеялась, что слезы не дадут им увидеть, как вода хлынет прямо в вырытую могилу.

Чихая, Роксана схватилась руками за капор. Сырой осенний ветер гулял по кладбищу. Он хлестал но толпе, взбивая траурные капоры женщин и раздувая волосы снявших шляпы мужчин.

В этом, 1776 году английские солдаты и торговцы завезли в Бостон тиф, как будто городу и без того не хватало забот. Каждый день по нескольку раз, и с каждым днем все чаще запряженный лошадьми катафалк поднимался вверх по разъезженной дороге на кладбище, на котором хоронили богатых. В этот сырой и ветреный день усталые лошадки поднимались на высокий склон уже в четвертый раз.

Никто не считал, сколько раз похоронная повозка посетила неопрятное, неухоженное кладбище у подножия горы. Никто не считал бедняков – белых и чернокожих. О них никто не заботился ни при жизни, ни после смерти. Их трупы складывали как дрова в повозки, на которых в иные времена вывозили мусор из богатых домов. На окраинах города, где жили бедные, на их ветреных, беспорядочно застроенных улицах эти повозки не были нужны. Еду бедняки не выбрасывали, платье снашивали до конца. Только смерть заставила повозки колесить здесь.

Пропитанная водой земля была изрыта свежими могилами. Уродливые могильные холмы в некоторых местах сдались под потоками дождя и осели, оставив после себя лишь пятна темной глины. Их не увенчивали высокие надгробия; грубую, каменистую почву вокруг могил не смягчали островки аккуратно подстриженной травы. Лишь намокшая сорная трава качалась над ними.

Только иногда можно было увидеть гордо возвышавшиеся среди камней и сорняков деревянные надгробия, вручную вырезанные любящими родственниками. У одной из таких плит, неподалеку от того места, где Роксана стояла с родителями, остановился высокий мужчина в потертых кожаных штанах.

Рядом с ним был старый седой священник. Подняв голову к небесам, он молился, и падающий дождь смешивался с его слезами. Молодой человек молча смотрел вниз, на две открытые могилы.

– Прими их, Боже, в свои любящие руки, – молил старик. – Даруй им радость и покой, в котором им было отказано на земле. Пусть их уставшие больные тела снова станут молодыми, когда они войдут в твой дом, о Боже. Аминь.

Священник закрыл потертую Библию и положил свою грубую руку на плечи молодого человека.

– Я сочувствую твоему горю, Келеб Коулмен, – развернувшись, он медленно прошел сквозь высокую изгородь, не обращая внимания на воду и грязь, залипавшие его разбитые башмаки.

Келеб встал на колени между двумя могилами и зажал голову руками. Он много лет не видел родителей и по чистой случайности, от незнакомца, в панике бежавшего из Бостона, узнал о разразившейся там эпидемии. Детские воспоминания о том, как мать укрывала его одеялом перед сном, о том, как отец говорил ему: «Покойной ночи, сынок», – заставили его броситься к родному дому и проделать длинный путь.

Но он опоздал. Родители умерли утром, так сказал ему тощий веснушчатый мальчишка, едва он ступил на расшатанное, покосившееся крыльцо своего дома. Его сердце похолодело, потом заколотилось. Он вошел в дом, и чувство вины волной накрыло его.

Его родители прожили свои последние годы в бедности. Об этом свидетельствовал каждый предмет в полупустой комнате. Исчезла почти вся мебель, которую он помнил с детства. Что произошло: стала ли она непригодной или ее обменяли на еду, – он мог только догадываться. В холодной сырой комнате остались лишь два стула перед очагом и деревянная кровать, на которой сейчас лежали тела его родителей. Наверное, и кухне вещей было немногим больше.

Он медленно приблизился к кровати и приподнял простыню. Он увидел измученные болезнью тела, и на мгновение ему показалось, что это не его любимые родители: время и лишения сделали свое дело. Они казались ему незнакомцами. Лишь золотое обручальное кольцо на пальце матери было знакомо ему.

Дождь усилился и уже хлестал по лицу Келеба Коулмена. Он судорожно вздохнул и проговорил:

– Я не был хорошим сыном. Я хотел приехать навестить вас, но каждый раз что-то мешало.

Через несколько минут он поднялся с колен и взял лопату, прислоненную к невысокому клену. Осторожно и медленно он стал засыпать могильные ямы. Тяжелая, влажная глина падала на гробы с глухим унылым звуком, и каждый раз это заставляло его вздрагивать.

Закапывая могилы, Келеб утрамбовывал влажную землю – он не хотел, чтобы могилы его родителей размыло, подобно могилам многих несчастных, лежавших рядом. Он насчитал здесь четыре такие могилы. Дешевые деревянные гробы были наскоро преданы земле чужими людьми, наскоро прикрыты землей, и теперь проливной дождь стучал по их крышкам.

Единственным утешением было то, что он хоронил родителей в прочных сосновых гробах, таких же, в которых хоронят своих родных эти богачи с Фронт-стрит. Он знал, что переплатил вдвое, но лучше было переплатить втрое, чем хоронить своих родных как бедняков.

Мучительной была и мысль о том, что три священника отказались отслужить панихиду по родителям в церкви. Взглянув на усопших, потом на него, на его грубую одежду, каждый из троих произносил: «Я очень занят. Мое время принадлежит моему приходу».

Келеб вновь горько вздохнул и заработал лопатой быстрее, бормоча: «К черту их…» Потом он вспомнил, что за родителей молился человек куда лучший, чем те трое, и ему стало легче.

Наконец он закончил и на мгновение застыл над могильными холмами. Что давало им силы? У них был лишь он, а он, Бог знает, не много радовал их.

Он резко повернулся на каблуках и надел на голову кожаную шляпу, вода с которой потекла ему на лицо. Отвернувшись от ветра, он пошел к жеребцу, привязанному на краю дороги.

Вплоть до этого дня, 17 октября 1776 года, семье Шервудов удавалось избежать горькой участи многих в городе. До этого дня они проделывали долгий путь на кладбище, только чтобы поддержать в горе своих друзей и соседей. В последнее время это происходило все чаще. И вот теперь эпидемия унесла и их младшего сына и брата.

Роксана Шервуд смотрела на сосновый гробик, зависший над глинистым озером, в которое потоки воды превратили выкопанную могилу. Бедный маленький Дэвид… Всего пять лет было отпущено ему. Она вспомнила долгие две недели его лихорадки и мучительных головных болей и еще раз послала проклятия англичанам.

Гевин и Алина Шервуд были раздавлены горем. Дэвид был их поздним ребенком, и они отнеслись к его рождению как к подарку судьбы. После стольких бесплодных лет, последовавших за рождением Роксаны, они уже смирились с мыслью, что у них больше не будет детей… Алина крепко сжала руку дочери, которая на протяжении восемнадцати лет оставалась ее единственной радостью.