Воспевая бурю - Мэрилайл Роджерс

Начало марта, 688 год н. у.

Низко плывущие тучи еще больше сгущали царившую в лесу тьму. Единственными звуками в этом сумраке было монотонное чавканье ло­шадиных копыт по грязи да мелко моросящий нескончаемый дождь. Для небольшого отряда, возвращавшегося по едва различимой тропе, пролегавшей сквозь чашу, звуки эти были един­ственной наградой за все тяготы этого бесплод­ного дня. Так что ненастье казалось чем-то впол­не естественным, прямо-таки необходимым пя­терым мужчинам, чьи поиски не дали никаких результатов.

Пытаясь помешать струйкам дождя стекать по твердым, резко очерченным скулам и сжатым губам, Адам пониже надвинул капюшон черного плаща, отчего лицо его совсем скрылось в тени. Он продрог, вымок и был раздражен этим на­прасно потерянным днем и нежеланием против­ника достойно сразиться в открытую. Только прошедшей ночью эти презренные трусы напали на маленькую хибарку, притулившуюся на лесной прогалине, и перебили всех спавших обита­телей.

Лес служил границей между Нортумбрией и Мерсией, и нападение было очередной по­пыткой не признавать существующие рубежи между двумя владениями. Несколько месяцев назад король Олдфрит приказал Адаму, своему преданному вассалу и илдормену Оукли, вести отряд из их скира в глубь королевства, к юго-восточной границе. Здесь они объединились с силами местного илдормена, защищаясь от по­добных набегов. И вот сегодня, с восходам со­лнца, Адам повел четверых людей злодеев; следы эти становились все пока не пропали совсем. Негодяи, которые их оставили, просто исчезли, что еще более усиливало досаду Адама. Он скрипнул зубами и так натянул вожжи, что они впились в его сжа­тые в кулаки и огрубевшие в сражениях лад­они.

Опытный воин, Адам был вне себя от этих ребяческих – нет, трусливых – воровских на­падений мерсийцев. Их воины после набегов скрывались, растворяясь во мраке, не пытаясь встретиться с защитниками лицом к лицу. Сжав зубы от ярости, Адам безмолвно клял бурю, ви­новную в их теперешней неудаче.

Буря? Какое там! Эта погода недостойна таких сильных определений. В сплошных серых тучах, тянувшихся вслед за туманом, и в нескончаемом мелком дожде не было ничего драмати­ческого – ни мощного грохота, ни ослепитель­ных вспышек. Скорее, это было жалкой паро­дией на неистовство бури, нелепой и удручаю­щей, как и весь этот день, начавшийся надеждой на отмщение злодеям и кончившийся ничем. Хуже того, Адам боялся, что день этот предве­щает целую вереницу ему подобных.

После того как три года назад умер король Эсгферт, корона Нортумбрии перешла к его сводно­му брату Олдфриту. Человек необычайной ученос­ти, намеревавшийся постричься в монахи, Олдф­рит хотел лишь одного – жить в мире со всеми. Никоим образом нельзя было сообщать ему об этих раздорах. А тут еще Этелрид, король Мерсии, подливает масла в огонь. Этелрид решил во что бы то ни стало расширить границы своих владе­ний, а потому обращал алчные взоры на земли но­вого правителя, считая его ни на что не способным ничтожеством. Как и во время последнего ночного набега, воины Этелрида начали потихоньку отщи­пывать от владений Нортумбрии, пока война на­конец, прямо и недвусмысленно, точно черная гро­зовая туча, не замаячила на горизонте. Адам и его люди неуклонно продвигались вперед сквозь не­подвижную тишь, а мысли его тем временем ста­новились все безрадостнее.

В-ж-ж-жик! У-ап-п! Воздух наполнился свистом летящих стрел и приглушенными ударами наконечников, вонзающихся в мягкую плоть.

Со звоном выхватив меч из ножен, Адам раз­вернул лошадь, успев заметить, как четверо его спутников и товарищей по оружию падают с седел, пронзенные стрелами. Лес точно взорвал­ся, наполнившись вдруг людьми, грубыми голо­сами и резкими воинственными криками.

Адам не успел даже вскрикнуть, когда вне­запный удар по затылку, у самой шеи, свалил его на землю, выбросив из седла. Он потерял со­знание.

Грохот сотен лошадиных копыт, мчавших своих всадников в битву, отдавался у Адама в го­лове болью. Сознание медленно возвращалось к нему, он стал ощущать приятное тепло потрес­кивающего рядом огня, однако веки его были слишком тяжелы, чтобы поднять их, и Адам воз­благодарил за это судьбу, услышав знакомый голос, который ему совсем не хотелось бы слы­шать.

– Отведите нашего гостя в приготовленное для него место.

Слова были сказаны спокойным, сдержан­ным тоном, но в них явственно слышалось удовлетворение этой удачей и превращением благородного мужа в беспомощного пленника.

– Зачем это? – проворчал чей-то голос. – Неужто не найдется подходящего местечка поб­лиже, куда можно было бы надежно упрятать лорда Адама, не тратя столько времени и сил?

– Ты не способен понять, какие опасности таятся в его присутствии здесь.

Раздраженный непрестанными выпадами мерсийского тэна, его собеседник сдобрил свой ответ крепким словцом.

– Ну еще бы. Ты ведь дрожишь от одной только мысли обо всей этой друидской чепухе, которая тотчас же повергает тебя в омут беспри­чинного ужаса.

Явно оскорбленный, первый из собеседников пытался скрыть это за язвительной насмешкой.

– Зачем тратить столько усилий, когда мои воины прекрасно могли бы охранять лорда Адама. Они достаточно опытны, чтобы не допус­тить вмешательства магии друидов, да она и не имеет никакой власти – разве что может ли­шить тебя сил и заставить дрожать от страха. – Слова его так и сочились сарказмом. – В бла­годарность за мою поддержку ваш король пред­оставил мне возможность распоряжаться пленником по своему усмотрению. Так что, не­взирая на твои беспричинные похвальбы, тебе приказано сопровождать его и проследить, чтобы он был заключен в каменные стены тем­ницы. Они надежно укроют его от глаз тех, кто, без сомнения, отправится на его поиски.

Адам услышал в голосе епископа ненависть к себе, черную, таившуюся в глубине его злобной души все эти десять лет, с тех пор как пути их пересеклись в последний раз в жестокой и яростной схватке. Что же, благочестивого епископа нетрудно было узнать по голосу, но того, кто на­смехался над силами, которых следовало стра­шиться, Адам не мог узнать. Желая подтвердить свои подозрения, Адам медленно, с усилием при­поднял тяжелые веки.

Щурясь от яркого света костра, больно реза­нувшего по глазам, Адам увидел фигуру еписко­па Уилфрида. Годы изгнания ничего не смогли поделать с его объемистым животом, на котором Уилфрид имел привычку складывать руки, но Адам тотчас же перевел глаза на мужчину, с яростью взиравшего на упитанного священника. Чем-то он ему был знаком. Еще мгновение и Адам узнал в нем Торвина, тана короля Мерсии Этелрида.

Торвин был так сухопар, что казался слабым, но Адам знал по собственному опыту, столкнув­шись с ним в битве, что это всего лишь види­мость, скрывающая жилистую силу и острый ум. Однако он был поражен не столько присутстви­ем Торвина, сколько тем, что его всклокоченные волосы грязными соломенными прядями падали из-под помятого бронзового шлема, увенчанного головой вепря. Мало того, грубо обточенные края шлема задевали за густой мех плаща, лишь частично скрывавшего короткую кожаную кур­тку, покрытую сеткой бронзовых переплетенных колец.