Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

Я снова опаздывала. Регистрация на рейс в Глазго заканчивалась в семь сорок пять, и я, убежденный агностик, отчаянно молила Господа, чтобы он заставил экспресс до аэропорта Гэтвик довезти меня вовремя. Однако поезд тащился еле-еле — словно гигантский динозавр.

Мне представился белый кролик из «Алисы в стране чудес». Сжимая в лапе увесистые золотые карманные часы, он пыхтел и повизгивал: «Я опаздываю! Опаздываю!» У меня была своя присказка на случай чрезвычайных ситуаций: «Ну же, ну же, господи, ну давай же, черт тебя возьми! Я не успею, НЕ УСПЕЮ, НЕ УСПЕЮ. НЕУСПЕЮНЕУСПЕЮНЕУСПЕЮ. А-а-а-а-а-а!» Ах мои усики, ах мои ушки.

Я пыталась отвлечься: почитать газету, послушать плеер. Куда там. Слова перед глазами распадались на части и теряли смысл, прежде чем я успевала понять, что, собственно, написано. Все равно что на вьетнамском читать. В конце концов я запихнула газету в сумку. Любимая музыка тоже не спасала: послушав секунд пять, я раздраженно переключалась на следующую композицию, так что мой личный хит-парад из двадцати песен ужался в попурри длиной в полторы минуты. Во всей Вселенной меня сейчас волновало только одно — время. Из последних сил напрягая мозги, я посылала машинисту телепатические вопли: «Прибавь скорости! Ну давай же!» Когда я зажмуривалась, мне рисовались исполинские песочные часы, внутри которых струились мерцающие желтые песчинки — все быстрее, быстрее… Открыв глаза, я впивалась безумным взглядом в дисплей мобильного телефона, наблюдая, как утекает в никуда очередная бесценная минута.

На прошлой неделе я дважды опаздывала в аэропорт. Получается, это будет третий раз за десять дней. Чересчур, даже для такой нескладехи, как я. Больше того, на прошлой неделе меня в очередной раз оштрафовали за превышение скорости и чуть было не отобрали водительские права. Жизнь стремительно выходила из-под контроля. Конечно, до публично обрившей голову Бритни Спирс мне еще далеко, но я понимала, что эти инциденты — недвусмысленные сигналы: со мной не все в порядке.

Моя сестра Луиза и наша общая подруга Кэти — психотерапевты в знаменитой сети частных психиатрических клиник «Прайори»; там лечат от депрессии, разных зависимостей — словом, помогают людям навести порядок на «чердаке». Они всегда толковали мою вопиющую непунктуальность на свой, психотерапевтический лад. Если им верить, то я страдаю врожденным эгоизмом и у меня синдром подавленного гнева. Когда же я возражаю, что попросту не люблю носить часы и от природы страшно неорганизованна, они смотрят на меня с жалостью. «Я сама решаю, что и когда мне делать», — заявила я как-то и надолго стала для них объектом насмешек. Добавлю, что, хотя меня это ужасно бесит, чаще всего Луиза с Кэти оказываются правы.

Я с ужасом осознала, что пала ниже некуда, еще несколько лет назад. Луиза готовилась к свадьбе и собрала подруг на девичник. Я влетела в ресторан с часовым опозданием, рассыпаясь в извинениях, которые никак не вязались с моей довольной физиономией. Видите ли, меня задержал мой новый приятель. Мне было с ним очень хорошо. Впервые за шесть лет мне удавалось поддерживать более-менее серьезные отношения с мужчиной, то есть у нас уже было больше пяти свиданий. Я гордилась собой, я была влюблена и витала в облаках. Но Луиза и Кэти тут же спустили меня на грешную землю, открыв словесный огонь из всех орудий. Как можно быть такой эгоисткой? Да кем я себя вообразила? Разве не ясно, что мои постоянные опоздания — симптом пассивной агрессивности и гипертрофированного чувства собственной значимости на фоне прискорбно заниженной самооценки?

— Счастливые часов не наблюдают, — жалобно блеяла я. — Мне было так хорошо… у меня новый парень… Я думала, вы за меня порадуетесь… И вообще, Луиза выходит замуж во второй раз. Подумаешь, событие. Ну правда.

Впрочем, в то злосчастное утро, когда экспресс подползал к аэропорту Гэтвик, я старалась не вспоминать их упреки (и свой идиотский ответ). Сердце у меня бухало паровым молотом, ладони вспотели, от нервного напряжения ныло в висках. «Вдох, пауза, выдох», — мысленно командовала я себе, пока поезд тормозил у платформы. Двери еще не разъехались и наполовину, а я уже сломя голову понеслась к лифту. Наконец, взмокшая и запыхавшаяся, я воткнулась в стойку регистрации, опоздав всего на тридцать секунд. Уф, какая же я молодец!

На этом полоса удач не закончилась. Девушка за стойкой сказала, что вылет задерживается на сорок пять минут, и пошла спросить начальство, нельзя ли пропустить меня на борт. Преисполнившись радужных надежд, я благодарила свою счастливую звезду — или ангела-хранителя — за то, что снова умудрились уберечь меня от неприятностей. Но очень скоро восторг сменился разочарованием: девушка вернулась, отрицательно качая головой.

— Ну пожалуйста, — умоляла я. — Мне очень нужно. Понимаете, я журналистка, и… — я запнулась, — у меня ужасно важное интервью с… м-м… э-э… с министром Шотландии!

Я произнесла это с такой гордостью, словно мне удалось добиться эксклюзивной аудиенции у Усамы бен Ладена.

Впрочем, даже будь я на короткой ноге с главным злодеем планеты, вряд ли это впечатлило бы сотрудницу аэропорта. Судя по выражению ее лица, жесткие требования и сумасшедшие нагрузки журналистской профессии были ей до лампочки.

Я сменила тактику и лихорадочно затараторила:

— Вообще-то дело не в работе… Мне срочно нужно домой, потому что… — Я скрестила пальцы в кармане пальто. — Мне срочно нужно домой, потому что… м-м… больна моя бабушка.

Девушка посмотрела на меня с сочувствием. А может, с презрительной жалостью.

— Извините. Но начальство запретило. Меня попросили обратить ваше внимание на то, что регистрация заканчивается ровно за полчаса до вылета, и мы настоятельно рекомендуем приходить за два часа.

Мне было так жалко себя, что в горле встал ком. Я чувствовала, что вот-вот слезы хлынут потоком, поэтому как можно шире вытаращила глаза и перестала моргать. Вид у меня, должно быть, сделался безумный.

— Ну пожалуйста. Я понимаю, вам вечно приходится отбиваться от лгунов, которые выдумывают самые нелепые причины. Некоторые люди считают себя особенными и плюют на правила. Дескать, им все дозволено. Но честное слово, я правду говорю. У моей бабушки… — мой голос прервался, — мою бабушку только что отвезли в…

Нет. У меня язык не поворачивался такое сказать. Соврать, что мою обожаемую бабулю, которой ни за что не дашь ее девяносто три, отправили в больницу с каким-нибудь жутким недугом? А если такое однажды и в самом деле случится? Я же обязательно решу, что это из-за меня, и буду казнить себя по гроб жизни. Нельзя так портить себе карму.

Девушка понимающе улыбнулась.

— Следующий рейс через три часа.

ТРИ ЧАСА. Два коротеньких слова автоматной очередью прошили меня насквозь, и меня прорвало.

— Три часа. Да за это время бабуля может у… у… — бормотала я сквозь рыдания. Я настолько увлеклась своим собственным спектаклем, что на секунду сама поверила, будто моя бабуля, которая, должно быть, сидела дома и мирно стучала спицами в ожидании программы «Сегодня утром», и впрямь серьезно захворала. — Моя бабу-у-уля… Три часа. Да за это время что угодно может случиться… Ей девяносто три года. Девяносто. Три. Вы представляете, каково это — вам девяносто три, и вы совсем одна сидите в своей квартире, ожидая… не знаю… ожидая чего-то… А время уходит… уходит…