Привет, красотка! - Патрик Санчес

— Руби! — позвала Дорис из гостиной дочь, возившуюся на кухне. — У меня онемела рука. Уж не инсульт ли это? — В ее голосе послышались панические нотки.

— Спускайся со своим инсультом в подвал. В гостиной я только что пропылесосила, — без энтузиазма отозвалась Руби, ожесточенно надраивая кухонный пол.

Дорис, кряхтя, поднялась с дивана (старость — не радость) и поплелась на кухню.

— Чем ты занимаешься? — спросила она, успев забыть о якобы онемевшей руке. В ее голосе явно слышался другой вопрос: «С какой хренью ты тут трахаешься?»

— А на что, похоже? — съязвила дочь. — Мою пол.

— Ты вымыла его час назад!

— Да, но одна тварь уже успела напрудить лужу, — наябедничала Руби, кивнув на Тако, с царственным видом восседавшего на пороге кухни. Песик не сводил с Руби глаз с той минуты, когда она схватилась за швабру и совок, насмешливо наблюдая, как за ним убирают.

Тако, крошечный шестилетний белый чихуахуа с розовыми носом и ушами, обожал Дорис и только Дорис, всех остальных он ненавидел и злобно рычал, если кто-нибудь подходил ближе, чем на пять шагов. Руби шестифунтовый тиран тоже терпеть не мог, но, привыкнув к ее регулярным визитам, скрепя сердце причислил хозяйскую дочь к тому кругу гостей, впрочем, весьма ограниченному, которых игнорировал. По безмолвной договоренности Тако не рычал и не покушался тяпнуть Руби, пока она не делала попыток погладить его или поиграть с ним.

— Конечно, малыш написал на пол. На улице дождь.

— Что? — отозвалась Руби, остановившись и приподняв швабру с пола.

— Ты же знаешь, Тако не выходит на улицу в дождь.

— Пусть учится, — ответила Руби и повернулась к псу. — Слышал? — грозно спросила она.

Пес немедленно издал короткое рычание в знак того, что Руби лучше оставить его в покое.

— Осторожно на влажном полу, — сказала Дорис. — Если грохнешься всем весом, кафелю конец, — добавила она с улыбкой, словно отпустив добродушную шутку. Это была уже третья немилосердная насмешка, которую Дорис позволила себе в адрес дочери, приехавшей всего пару часов назад. Руби успела вымыть туалет, ванную и кухню, сменить постельное белье, пробежаться с тряпкой по комнатам и пропылесосить ковер. Раз в неделю она совершала вылазку в Ла-Плату, штат Мэриленд, чтобы проведать пожилую мать, помочь ей со счетами и бумагами, а также навести порядок. Дорис было уже за семьдесят, и дела ее шли неважно. С тех пор как несколько лет назад умер отец Руби, Дорис мучилась разнообразными болями непонятного происхождения в сочетании с легкой формой хронической депрессии, причем лечиться и не думала. Сколько Руби ни убеждала мать в пользе терапии или новых антидепрессантов, в ответ каждый раз слышала, что Дорис не сумасшедшая и не пойдет к чертову психиатру, гребущему по двести долларов в час.

Домыв пол, Руби вылила грязную воду в сток и направилась в спальню за сумкой, проводив глазами мать, медленно шаркавшую к дивану смотреть вторую часть «Колеса фортуны». Повесив сумку на плечо, Руби не смогла удержаться от искушения лишний раз взглянуть на него — убедиться, что оно здесь и ждет ее. Открыв шкаф, она перебрала плечики с блузками и юбками и нашла его — маленькое черное платье Дорис. Сняв платье с вешалки и благоговейно держа его на вытянутых руках, словно свадебный наряд или священное облачение, она мысленно твердила: «Однажды это случится». Придет день, и она поместится в вожделенный наряд, одно из самых красивых платьев в классическом стиле из тех, что ей доводилось видеть, и единственную вещь от известного дизайнера, которую однажды позволила себе Дорис. При виде платья Руби вспоминала канун нового, семьдесят шестого года и то, как увидела маму в обновке. Ей никогда не забыть момент, когда Дорис вышла из спальни в маленьком черном платье, купленном в «Вудрод энд Лотроп» — ныне уже закрытом универмаге. Это было одно из первых и самое замечательное воспоминание пятилетней Руби: в новогодний вечер мама казалась прекрасной сказочной королевой. Дорис родила Руби в сорок лет — сегодня это не кажется необычным, но в начале семидесятых сорокалетние роженицы были редкостью. Дорис не рассказывала, почему так вышло, но от бабушки Руби знала, что отец и мать много лет безуспешно пытались завести детей и, в конце концов, решили, что Дорис по какой-то причине не способна зачать. Естественно, после многих безуспешных попыток забеременеть Дорис бросила предохраняться, и более десяти лет все шло гладко, пока однажды в семидесятом году месячные не пришли в срок. Дорис, решившая, что у нее рано наступил климакс, чуть не упала с кресла, когда врач сообщил, что в сорок один год она станет мамой.

Руби любовалась платьем, стоя перед зеркалом, сосредоточив внимание на собственном лице и стараясь не обращать внимания на тело. Девушка не имела претензий к своим круглым щекам, коротким, до подбородка, рыжим волосам, подстриженным каре, голубым глазам и мягкому носику, но вот фигуру ненавидела, поэтому, глядя в зеркало, ухитрялась держать в поле зрения только лицо и черный наряд, который держала перед собой.

С раннего детства Руби втайне мечтала носить это платье, хотя не влезла бы в него уже в десять лет. Она не унаследовала хрупкое сложение и завидный обмен веществ своей матери, обнаружив отцовскую предрасположенность к избыточному весу — «бережливые гены», как выразился один телерепортер. До наступления эры технологий организм предусмотрительно запасал впрок питательные вещества, пуская их в дело в длительные голодные периоды. Когда-то способность накапливать жир являлась очень важной для выживания человека, однако в наш век суперпорций подобная особенность организма стала как минимум неудобством, а как максимум — несчастьем больших размеров, простите за каламбур.

Любуясь шифоновым на атласном чехле платьем для коктейля от Оскара де ля Ренты, простым, но элегантным, с лямками-«спагетти» и вырезом с изысканной вышивкой бисером, Руби вспоминала маму в расцвете сил, беззаботные дни своего детства, когда она целыми днями играла на детской площадке с лесенками или смотрела «Джози и кошечки», не думая о собственной полноте. Черное платье служило стимулом для разнообразных диет, которых Руби пыталась придерживаться.

— Что ты там делаешь? — донеслось из гостиной.

— Собираюсь, — отозвалась Руби, благоговейно повесила платье обратно в шкаф и вернулась на кухню. Открыв дверь, чтобы выставить швабру на веранду, Руби неожиданно поскользнулась на влажном полу, потеряла равновесие и с криком растянулась ничком. Крепко упершись шваброй в кафельный пол, она попыталась подняться на ноги, всем весом налегая на палку, но снова поскользнулась и шлепнулась животом вниз, так и не выпустив швабры.

— Господи Иисусе! — вырвалось у нее. Несколько секунд бедняжка соображала, где у нее руки и ноги, и наконец, смогла подняться. — Черт, — тихо буркнула она, увидев, что натворила: маленькая, но отчетливая трещина в кафеле напоминала злорадную ухмылку. Дорис будет в полном восторге. — А ты вообще заткнись! — бросила Руби молчавшему Тако, снисходительно наблюдавшему за сценой с порога кухни.