Хрустальное сердце - София Герн

Она вполне могла себе представить, какая красота царит здесь летом. Это ведь был не просто сад, каких Катя Симонова, дипломированный, хотя пока не слишком известный дизайнер, видела сотни. И наяву, и в глянцевых журналах планировка земельных участков была довольно однообразной: выложенные по линейке дорожки, аккуратно подстриженные газоны, непременные альпийские горки с вяло текущей водой и толстолистой растительностью, еле-еле пробивающейся из-под дикого камня. Но здесь все было совсем иначе. Взгляду девушки предстал роскошный старый парк, раскрашенный осенью во все оттенки золотистой охры и королевский пурпур.

«Какая теплая палитра!» — подумала Катя.

Благородное золото вековых дубов, кармин канадских кленов, пестрота каштанов, а над всем этим великолепием — «берлинская лазурь» прозрачного осеннего неба, чистого, без единого облачка, освещенного уже холодным солнцем. Лето ушло, и Катерине, как обычно в это время, было жаль, что год заканчивается, а природа — хоть и пышно, но увядает. И еще девушке было немного обидно, что она не видела и, наверное, уже не увидит эти розы и георгины в цвету и изящные перголы — увитыми нежным клематисом.

Катя подошла к арке поближе, заметив яркое пятно. Последний бархатистый, темно-лиловый цветок, бог весть как уцелевший после внезапных заморозков, подмигивал ей лимонно-желтым глазком, словно хотел ее загипнотизировать и перенести в иное время, полное безотчетной радости и лишенное тревог и забот. Как же давно это было: ее смуглый мальчик с растрепанными каштановыми волосами и дивными глазами, в омуте которых, будто в густом темном меду, вспыхивали искры. Они были так счастливы, не замечая, что время их истекает с каждой минутой, с каждым вздохом, с каждым поцелуем… Хоакин… Принц с Антильских островов, серфер, дом которого на Ангилье обвивали густые плети лианы, на которых цвели очень похожие на вот этот уже увядающий клематис. Вечные лиловые цветы. Перед внутренним взором девушки возникла картина настолько пленительная и реальная, что Катя зажмурилась, не желая упустить ни единой мелочи таких сладостных воспоминаний. Вот Хоакин взлетает на гребне волны и устремляется вниз, как падший ангел, возжелавший подчинить своей воле океан. Нет, он не был отчаянным покорителем бушующей стихии — просто он понимал и чувствовал в токе горячей крови соленую влагу и мерный ритм всеобъемлющего океана. Хоакин выходил на берег с доской для серфинга под мышкой, и Катя любовалась его высокой мускулистой фигурой. Бесшабашное мужество юноши внушало девушке благоговейный трепет. Она сама никогда в жизни не доверила бы себя этим бешеным пенистым валам, с утробным ревом бросающимся на желтоватый песчаный берег…

Лиловые цветы, вокруг которых толпились сладострастно гудящие пчелы; сладкие зерна кханона, тающие во рту; губы шального ангела, блуждающие по ее обнаженной груди, в ложбинку которой стекал густой сок папайи; руки, возносящие девушку на вершину блаженства, звезды в море, звезды в небе. Почему ее сердце больше не поет, как богемский хрусталь? Просто оно разбилось на тысячи осколков, каждый из которых причиняет боль.

Катя застонала, не открывая глаз. Нужно было прекратить это сладостное наваждение теперь же, сию же минуту, но разве были у нее на это силы?..

— Катюша! Что, залюбовалась, моя девочка? — Голос начальника, владельца архитектурно-дизайнерской студии «Modus», вывел девушку из задумчивости.

Федор Станкевич, румяный и жизнерадостный, поглаживающий свой обожаемый животик, который гордо именовал «емкость для пива», вынырнул из-за ближайшего дерева. Его шикарное пальто из верблюжьей шерсти от солидного «Germes» было распахнуто, шейный платок взмок от пота, но всем своим видом начальник демонстрировал глубокое удовлетворение.

— Как тут не залюбоваться, — сказала Катя, зябко пожав плечами под тонкой вельветовой курточкой. За городом оказалось на порядок холоднее, чем в Москве; выезжая из города, девушка совершенно об этом не задумалась.

«Ну да ничего, — решила Катя. — Скоро уже обратно поедем, включим климат-контроль…»

— Сергей, конечно, уникум, — Федор обвел широким жестом владения ресторатора Оленина, — у него отличный вкус не только к пище телесной, но и к красоте земной и даже в чем-то небесной. — Станкевич любил говорить «красиво», но при этом сохранял такой ироничный и всепонимающий вид, что собеседники начинали сильно сомневаться, серьезно он говорит или валяет дурака. Сейчас Федор чутко следил за ситуацией — его маленькие внимательные глаза под нависающими рыжеватыми бровями оставались внимательными и холодными.

— Ну что, Федор Борисович, возьметесь за работу? — спросила Катерина.

— Ну… — протянул Станкевич. — Это не мой размерчик. Всего-то квартира в новом доме, который какие-то самонадеянные и ни черта не смыслящие в архитектуре типы называют «элитным». Но, как ты догадываешься, я тебя сюда привез неслучайно, душа моя, свет Катеринушка.

— Догадываюсь, — кивнула девушка.

— А теперь пошли в дом, хозяин зовет. Нам с ним нужно было кое о чем переговорить, так что не обессудь, что оставили тебя на время в одиночестве.

— Ну что вы, я была только рада — по саду прогулялась, — улыбнулась Катя. — Тут и в самом деле просто божественное место. И хорошо, что здесь не какая-нибудь Барвиха. Центральная аллея в линеечку, вдоль нее — туя, подстриженная шарами, идеально ровные газоны и фонтан на входе. Видел один такой сад — считай, видел и остальные. Я уж не говорю о соседях…

— Да уж. Нормальный человек такого соседства, как там, не вынесет. Да и не станет лишнего платить за землю в не слишком, скажем прямо, экологически чистом районе. Слишком от столицы близко.

— Да и тут не очень далеко. Но совсем ведь другое дело.

— Люблю я Истру, — сказал Федор, шагая к дому рядом с Катей, — Тут и река, и сухо. Все в одном флаконе. А все же я — молодец, — похвалил он сам себя, — неплохая хижинка получилась.

— Неплохая, — кивнула Катя. — И опять же, как хорошо, что дом не подавляет, он не слишком велик, но и не маленький. В самый раз.

— А то! — Федор постучал себя по груди и пропустил Катю вперед, открывая ей дверь, ведущую с открытой террасы в дом.

Изюминкой этого проекта Станкевича были и нестандартные комбинации, и необычайная функциональность, где любое декоративное решение имело свой практический смысл. Основной объем дома определялся трапециевидной каменной конструкцией, по периметру которой располагались навесы, и весь этот проект отчетливо напоминал дома в прерии знаменитого Райта. Но Федор любил использовать в своей работе такие вот «скрытые цитаты». И заказчики, как правило, приходили в восторг от его невообразимых, но потрясающе органичных компиляций.

«Я — стилист», — гордо заявлял Станкевич.

И был абсолютно прав. Кого-нибудь иного обозвали бы плагиатором, но только не основателя и хозяина фирмы «Modus», что в переводе с латыни значило «Образ». И образы Федор строил абсолютно для всего, что попадалось ему на глаза.