Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу

Сильно болел бок. Он почувствовал это еще до того, как полностью очнулся: острая, как нож, боль пронзала его тело, давая знать о себе даже сквозь сон. Он поменял положение, стараясь облегчить ее, но от этого стало только хуже. Он повернулся на другой бок, поджал ноги и лежал так, смутно осознавая, что с ним произошло.

Было невыносимо жарко, и хотелось пить. Язык, казалось, распух. Нестерпимо болела голова. Он лежал на чем-то неровном, жестком и неудобном, окутанный какой-то густой горячей пеленой пурпурного цвета. Стоял удушливый запах мирры, который не мог полностью перекрыть стойкий запах крови, мочи и горячего пота.

Слабой рукой он ощупал свой бок и, морщась от острой, мучительной боли, почувствовал, что его опухшие пальцы стали влажными. «У меня был приступ, – подумал он виновато, – и я, должно быть, упал на что-то. Мать рассердится. Надеюсь, она не накажет рабов».

Он потянулся к тонкой золотой цепочке на шее, вытащил маленький шелковый мешочек, который висел на ней под хитоном, и приложил его к своему носу и рту. Корень пиона, кардамон, аммиачная смола, бриония, лапчатка и морской лук – это новое средство, по крайней мере, отличалось приятным ароматом. Сделав несколько глубоких вдохов, юноша попытался вспомнить, где он находится.

Оглядевшись по сторонам, он с тоской подумал о своей спальне во дворце, где гладкий пол под ногами с выложенным на нем разноцветным узором из полированных мраморных плит безупречно белого, золотистого и насыщенного зеленого цвета с красными прожилками всегда был прохладным, даже в самую жаркую погоду. Его кровать, сделанная из кедрового дерева, была инкрустирована золотом; зимой он укрывался шелковым стеганым одеялом, а летом – хлопковым, выкрашенным в яркие цвета. В алебастровом кувшине – всегда прохладная вода, а во внутреннем дворике – журчащий фонтан.

Когда он был помладше, его часто водили в большую купальню, где бассейны выложены лазуритом, краны для воды сделаны в виде золотых дельфинов, а на потолке изображен Дионис, который обвивает пиратский корабль виноградной лозой, в то время как моряки, спасающиеся в зеленых волнах, превращаются в... Вода такая прохладная, такая приятная... Она омывает его обнаженное тело, ноги и руки...

Купание будет тебе во вред.

Аполлон свидетель, как же ему хотелось пить! Но почему он лежит здесь, да еще один? Где рабы, которые должны обмахивать его, втирать благовонные масла, подавать прохладительные напитки в запотевших кубках? Где врачи со своими снадобьями? Почему он проснулся в одиночестве? Может, приступ случился в каком-нибудь потайном помещении, где никто не смог его найти? Как долго он здесь лежит?

Какая жара! Мысли путались, дышать было нечем. Необходимо побыстрее избавиться от этой пурпурной удушающей пелены.

Цезарион медленно приподнялся, держась за больной бок. Он понял, что не может глубоко вдохнуть из-за плотной ткани, которой было накрыто его лицо.

Слабой рукой он сдвинул ее с лица и подумал, что это, вероятно, навес от его палатки; днем он защищал его от солнца, а затем, должно быть, упал. Цезарион повернулся на левый бок и начал неуклюже выбираться из-под навеса, все еще держась одной рукой за больное место. Чувствуя под ногами жесткие неровные бревна для растопки, он с трудом перекатился с них на ослепительный солнечный свет и едва сдержал стон от жгучей боли, которая снова пронзила его. Юноша лежал, не шевелясь, уставившись на распростершееся безоблачное небо, казавшееся бесцветным из-за неистового сияния солнца.

Цезарион ощущал под собой что-то мягкое и неровное. Приглядевшись, он понял, что лежит на одном из своих стражников, хитон которого покрыт пятнами запекшейся крови. В горле мужчины зияла рана от удара копья, которое к тому же разнесло ему челюсть.