Загадочный наследник - Джорджет Хейер

Когда его светлость, почти покончив с первым блюдом, резко скомандовал своей овдовевшей снохе избавить его от сплетен, которые пересказываются в комнате слуг, в столовой воцарилась тишина. Поскольку миссис Дэрракотт лишь перечисляла своей дочери все то, чем была занята днем, грубое замечание можно было бы счесть несправедливым, но она восприняла его безо всяких возражений — если не с хладнокровием, то с привычным презрением, обменявшись с дочерью насмешливым взглядом да еще бросив при этом предостерегающий взгляд на своего красивого юного сына. Дворецкий угрожающе посмотрел на младшего ливрейного лакея, но это было излишним: Чарльз не проработал в усадьбе Дэрракоттов и шести месяцев, однако у него хватало ума не производить ни малейшего шума при исполнении своих обязанностей, когда его светлость пребывал не в духе. Судьба была неблагосклонна к Чарльзу — он попал в услужение к этому вечно недовольному старому придире, как называл своего хозяина Чоллакомб. За последние месяцы спина у него согнулась колесом, потому что он все время либо отскребал ржавчину, либо пропалывал грядки.

Поначалу Чарльз считал, что ему повезло. Его взяли в усадьбу Дэрракоттов! Правда, он не собирался оставаться здесь дольше того срока, на который и был нанят, — то есть двенадцать месяцев. Вот Джеймс, родом из Кента, был вполне доволен работой в этом огромном, несуразном доме, стоящем в окружении болот, в довольно безлюдной местности. Вполне достаточно для приступа неизбывной тоски, тем более в дом не заглядывает ни одна живая душа, кроме родственников хозяина. Уж если Чарльзу и придется искать другое место, он отправится в Лондон! Быть в центре событий — это для него! К тому же в Лондоне можно заработать и лишнюю монету — там всегда есть какая-нибудь дополнительная работа: например, доставить записку или письмо, а это означает лишний шиллинг. Здесь же, в деревне, если и приходится отвозить записки или письма, то, само собой разумеется, их получает один из грумов. А что касается гостей, швыряющих деньги направо и налево за любое поручение, о которых ему рассказывал отец — ну, полный дом гостей! — возможно, так оно и было когда-то в дни его молодости, только теперь в усадьбе Дэрракоттов гости редки.

Когда Чарльза взяли на место второго ливрейного лакея в поместье пэра, он в первый раз благословил судьбу. Оказывается, им просто заткнули освободившееся место — он так и скажет своему отцу. Отец, оставивший в свое время пост дворецкого, уверял его, что быть нанятым в услужение в сельском поместье не означает заточения в деревенских стенах круглый год. Милорд на зиму обязательно будет выезжать в Кент, а в начале сезона наверняка переедет в свой дом в Лондоне, а в конце сезона есть шанс, что он снимет дом в Брайтоне на летние месяцы. И уж конечно, время от времени его светлость будет отсутствовать, навещая своих друзей в различных частях страны, а во время его отсутствия у слуг будет достаточно свободного времени, а возможно, Чарльзу будет позволено поехать домой в отпуск…

Но с тех пор как Чарльз переступил порог усадьбы Дэрракоттов, ничего подобного не произошло. Его светлость, чей язвительный язык и ледяной взгляд повергали в дрожь и более крепкие колени, чем у Чарльза, оставался в своей резиденции круглый год, не принимая у себя гостей и не нанося визитов другим. И Чарльзу не стоило объяснять, что это случилось лишь потому, что все семейство соблюдало траур по мистеру Гранвиллю Дэрракотту и его сыну, мистеру Оливеру, которые оба утонули близ корнуоллского побережья во время неудачной морской прогулки. Когда произошло это несчастье, Чарльз служил вторым ливрейным лакеем всего пару месяцев, но никто не мог бы заморочить ему голову и заставить поверить, что милорд хоть чуточку переживал о своем наследнике. Если бы кто-нибудь его спросил, Чарльз бы ответил, что милорд ни о ком не печется так, как о мистере Ричмонде. Конечно, нельзя не принимать во внимание мистера Мэтью Дэрракотта, единственного оставшегося в живых сына. Хотя… Этот младший из двоих сыновей мистера Мэтью! Нельзя не прыснуть от смеха при виде, как милорд смотрит на него, словно на таракана или клопа. Да и мистера Винсента, старшего, он тоже в грош не ставил. А уж что касается миссис Дэрракотт, наидобрейшей леди, правда немного болтливой, — казалось, как только она открывала рот, милорд был готов тотчас же грубо на нее шикнуть. Хотя ничего подобного он не позволял по отношению к Антее, вероятно, потому, что мисс Антея не боялась его, как ее мать, и могла дать отпор. И вовсе не потому, что дед любил ее, как вы могли бы подумать. Из хмурого же настроения милорда мог вывести только мистер Ричмонд.

Сейчас же мистер Ричмонд, любимчик деда, бросив задумчивый взгляд из-под длинных ресниц на не обещающее ничего хорошего лицо дедушки, погрузился в размышления. Крабы под маринадом, к которым он так и не прикоснулся, были заменены сливовым пирогом, но и его он тоже не попробовал. Его сестра чувствовала себя обескураженной — дед не обратил никакого внимания на такую умеренность в потреблении пищи. В другое время лорд Дэрракотт не преминул бы заставить Ричмонда съесть пирог, причем довольно грозным тоном, неловко стараясь скрыть свою горячую привязанность к внуку, который все свое детство прохворал почти всеми мыслимыми болезнями, и Ричмонд покорно, но без испуга, подчинился бы…

Ни Антея, ни миссис Дэрракотт, ни сам Ричмонд, не говоря уже о ливрейном лакее Чарльзе, не понимали причину плохого настроения его светлости. И уж гораздо меньше Чарльза эти трое связывали задумчивость милорда с печалью по поводу смерти старшего сына. Его светлость относился к Гранвиллю с неодобрительным презрением, однако когда новость о фатальном несчастном случае достигла усадьбы Дэрракоттов, он на несколько минут обратился в каменную статую, а когда оправился от первого шока, до ужаса напугал своего сына Мэтью и Лиссетта, своего поверенного в делах, неоднократно повторив с ледяной яростью: «Черт побери! Черт побери! Черт побери!» Они уже начали опасаться за сохранность рассудка старика и стояли, вытаращив на него глаза, с открытыми ртами, до тех пор, пока он не рявкнул, чтобы они убирались с глаз его долой. С тех пор, казалось, будто черное облако опустилось на него, сделав более неприступным, нежели прежде, и таким раздражительным, что миссис Дэрракотт до смерти боялась обращаться к милорду, и даже любимчик Ричмонд неоднократно был им резко оборван.

Ужин всегда был довольно продолжительной процедурой, сегодня же он казался просто нескончаемым, но, наконец, все-таки подошел к завершению. Когда слуги начали убирать приборы, миссис Дэрракотт взяла свой ридикюль и встала.

Его светлость, подняв на нее хмурый взгляд, коротко приказал:

— Задержитесь!

— Задержаться, сэр? — нерешительно переспросила миссис Дэрракотт.

— Да, погодите! — повторил он, теряя терпение. — Сядьте! Я хочу вам кое-что сказать.

Она упала на свой стул, изобразив на лице изумление, и вся обратилась в ожидание. Антея, которая тоже встала вместе с ней, осталась стоять, повернув голову к деду, слегка приподняв брови. Он не обратил на внучку никакого внимания, лишь не сводил взгляда с двух ливрейных лакеев. И, пока те не удалились из столовой, не произнес ни слова. Выражение его лица было столь зловещим, что миссис Дэрракотт в растущей тревоге начала с ужасом мысленно перечислять свои позабытые ошибки, упущения или невыполненные поручения. Чоллакомб тихонько прикрыл дверь за своими подчиненными и взял с пристенного столика графин с портвейном. Он заметил, что хозяин нервно сжимает пальцами подлокотники своего кресла, и сердце у него упало: сегодня весь день собиралась гроза, а теперь она вот-вот разразится над их головой.