Я требую… свадьбу! - Ким Лоренс

Свет в просторном коридоре был приглушен, но висевшие на стенах гобелены, казалось, излучали собственное сияние. Массивные двойные двери с полупрозрачными стеклами, к которым направлялся Айво Греко, всегда должны были оставаться закрытыми, чтобы поддерживать стабильную влажность и освещение для сохранности антиквариата.

Проникающий сквозь двери свет создавал своего рода эффект света в конце туннеля, но это была иллюзия. Айво не ожидал увидеть за ними никакой версии небесного рая, поскольку эти двери вели в комнаты его деда.

Он послал за ним сорок восемь часов назад, и никому бы не пришло в голову заставить ждать Сальваторе Греко.

Сальваторе говорил, что уважает своих людей, но на самом деле, обладая огромным состоянием и огромной властью, он обладал и весьма чувствительным эго.

В восемь лет, когда Сальваторе получил опеку над ним и его братом, Айво не знал, что такое эго, но скоро понял, что деда легко рассердить. Это случилось за день до дня рождения, когда отец Айво решил, что больше не хочет жить. Айво нашел его тело, а Сальваторе нашел Айво.

В тот день Айво запомнил силу жилистых рук деда, когда тот вынес его из той ужасной комнаты.

С тех пор Айво знал, что он в неоплаченном долгу перед ним. А когда наконец понял, что Сальваторе вовсе не ангел‑хранитель, а жестокий, вспыльчивый деспот, которому почти невозможно угодить, он все равно остался для него тем, кто вынес его из ада.

Айво уже давно оставил попытки ему угодить. Он знал, что больше всего дед ненавидел, когда ему мешали. Знал, какой резкой могла быть его реакция на обиду – реальную или мнимую, – вот почему люди, окружавшие Сальваторе, редко с ним не соглашались. По крайней мере, открыто.

Поэтому Айво не очень беспокоился об ожидавшем его приеме.

Айво вновь занервничал, когда в памяти всплыло непрошеное воспоминание; спокойствие и невозмутимость не всегда были ему свойственны.

Бруно потребовалось не менее часа, чтобы уговорить его покинуть укрытие в лабиринте чердаков палаццо. Айво не помнил, что он такого сделал, что могло рассердить Сальваторе, но он запомнил слова брата: «Никогда не показывай ему, что ты его боишься, и тогда настанет день, когда твой страх исчезнет».

Айво отогнал это воспоминание, черты его лица стали жестче – прошлое ушло.

Никто не мог быть более жалким, чем люди, цепляющиеся за прошлое. Он их видел везде. От людей, зациклившихся на упущенных возможностях и старых обидах, до того парня, что без конца хвастал своими ранними успехами на спортивном поприще, словно завоеванная в двадцать лет медаль полностью определяла его. Все они упустили возможности, которые предлагало им будущее.

Взгляд Айво всегда был устремлен вперед, хотя именно в этот момент его внимание привлекло то, что находилось на периферии зрения. Следовавший за ним человек едва не налетел на него, когда он внезапно остановился. Отмахнувшись от извинений, Айво откинул голову и сделал шаг назад, чтобы в полной мере насладиться превосходной работой.

– Это новая?

– Не могу сказать, сэр.

Ответ был вежливым, но в нем явно чувствовалось беспокойство. Бросив последний взгляд на гобелен, Айво снова двинулся по коридору.

Личное пространство Айво было лаконично‑функциональным, но он ценил красоту и талант во всех его проявлениях. Ирония заключалась в том, что его дед не понимал красоту.

Сальваторе был известным коллекционером многих ценных предметов искусства – живописи, изделий из нефрита, фарфора, – но для него все сводилось к приобретению. Он испытывал удовольствие только от обладания теми вещами, которые хотели иметь другие. Он мог забыть историю создания картины или имя художника, но прекрасно помнил заплаченную за нее цену. И имена коллекционеров, которых ему удалось обойти.

После того как они прошли через двери с матовыми стеклами и оказались в светлом коридоре, из окон которого открывался вид на Тирренское море, сверкающее бирюзой в лучах утреннего тосканского солнца, Айво повернулся к своей «тени»:

– Думаю, отсюда я уже сам найду дорогу.

Человек колебался; было видно, что слова Айво противоречили полученным от Сальваторе инструкциям. Он хотел возразить, но, встретившись взглядом с темными глазами Айво, коротко кивнул и исчез.

Личные апартаменты Сальваторе располагались в старой части здания, занимая одну из четырех башен, построенных в двенадцатом веке. Массивная металлическая дверь кабинета была открыта, и Айво вошел. Он знал, что увидит, и все же испытал момент дезориентации, чувствуя себя так, будто ступил на съемочную площадку футуристического фильма. Его рука невольно потянулась к карману пиджака, где лежали его солнцезащитные очки, настолько ослепительным было сияние антисептической белизны и хрома.

Пять лет назад Сальваторе решил обновить обстановку. Он сорвал со стен старую деревянную обшивку вместе со стоявшими на стеллажах книгами и витиеватым декором, который теперь был гладким и современным. Рациональным, как сказал Сальваторе, когда они наблюдали, как на стены крепили огромные мониторы. Единственное, что осталось от прошлого, – это огромный письменный стол.

Айво вспомнил, как он однажды признался, что скучает по старой обстановке, и вызвал презрительную усмешку, когда добавил, что особенно ему нравился запах старых книг. Сальваторе назвал его тогда сентиментальным дураком.

Айво снес оскорбление, небрежно пожав плечами, понимая, что, если бы Сальваторе действительно считал его дураком, он бы не отдал ему управление Отделом информационных технологий и коммуникаций «Греко индастрис». Впрочем, «отдал» было не совсем правильным словом. Широкий жест был сделан, но Сальваторе не считал это решение окончательным.

В тот момент благодарность Айво была вполне искренней, хотя он и догадывался, что все это задумывалось как упражнение по подрезанию крыльев. Негласным ожиданием было то, что молодой выскочка потерпит неудачу. И все произойдет публично.

Но Айво отказал Сальваторе в удовольствии протянуть ему руку помощи. Большое разочарование для того, кто привык держать все под контролем.

И до сих пор Айво пользовался полной свободой действий.

Неужели все вот‑вот изменится?

Айво не был склонен к паранойе, но в совпадения тоже не верил. Время срочного вызова – едва успели высохнуть чернила, которыми он подписал соглашение о новом слиянии, – говорило само за себя. Слияние означало, что Отдел информационных технологий больше не был бедным родственником «Греко‑индастрис», но может бросить вызов военным контрактам компании и даже стать жемчужиной в короне, расширившись до Отдела средств массовой информации.

До сих пор Сальваторе был удовлетворен и грелся в лучах отраженной славы успехов его внука… но, возможно, теперь ему стало этого мало? Не собирался ли он объявить, что тоже хочет получить свою долю власти?