Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук - Жинетт Парис Страница 41

Я знаю одного инженера на пенсии, который выполняет материнскую роль в отношении троих своих внуков намного лучше, чем его дочь. В большом и удобном доме деда детьми больше занимаются, их лучше кормят, они чувствуют себя более счастливыми и защищенными, чем в шумной квартире их матери, где вечно царит хаос. Они проводят будни под добросовестным присмотром дедушки, а выходные с матерью. Она очень занятая женщина, деятельная, молодая, социально и сексуально активная. Ее отец – человек добрый, домашний, с серьезным подходом к воспитанию. Эта негласная договоренность по поводу взращивания детей удовлетворяет всех. При этом мать все-таки чувствует себя виноватой, потому что и ее психотерапевт, и школьный психолог, и ее по други говорят ей, что ее детям, наверное, ее не хватает, даже если они никак этого не показывают. Это неверно: ее дети получили бы меньше материнской заботы, если бы больше времени проводили со своей биологической матерью, а не с дедом.

Подмена архетипа биологической ролью может дорого обойтись обществу, особенно в культуре вроде нашей, когда остро ощущается недостаток материнской способности, а цена на его восполнение постоянно растет. Слишком тесная привязка архетипической роли к биологии приводит к пустой растрате усилий и неоправданному чувству вины. Мы легко забываем, что архетип матери (как и любой архетип) не зависит от пола. Когда в отношениях архетипы смешиваются с гендерной идентичностью, становится сложно даже говорить о какой-либо динамике. Как можно сформулировать следующее: «Моя мама на самом деле – папа, а мой папа – он скорее мама?» То же самое относится и к парам. Если мы исходим из того, что архетип следует за стереотипом, понять динамику может быть непросто, как это описано в следующем примере.

На самом деле тебе нужен не любимый, тебе нужна мать

Моя девушка постоянно просит меня о помощи. Я должен помогать ей в быту, поддерживать ее финансово, эмоционально, решать за нее различные задачи. Она говорит, что ей нужен сильный мужчина, потому что сама она хочет быть женственной. Загвоздка в этой истории состоит в том, что я не чувствую, что ей нужен сильный мужчина; я чувствую, что она хочет, чтобы я стал ей мамой, которая балует ее и дает все, что она попросит. Поначалу я думал, что я угодил на роль «хорошего папочки». Но все оказалось гораздо хуже: на самом деле ей нужна «хорошая мамочка»! Секс между нами не похож на секс. Это объятия матери и младенца.

Психологическая сделка между «хорошим папочкой» и его подружкой зиждется на деньгах. Это давняя история, в которой обе стороны обычно хорошо знают, что именно покупается и продается. Сделка между «хорошей мамочкой» и ее ребенком-любовником получила меньше внимания, потому что это скорее психологическое, чем финансовое, соглашение: позволь мне оставаться инфантильным, я отдам тебе контроль, и никто не будет об этом знать. Это срабатывает до тех пор, пока в этой игре есть игроки и пока роль Матери не признается архетипической ролью, не зависящей от пола.

Однажды ко мне обратилась за помощью молодая, изможденная и подавленная мать троих детей. На первой терапевтической сессии я задала ей вопрос: «Вы чувствуете, что это ваша семья навязывает вам роль прислуги, или вам кажется, что в этом есть и ваш вклад? Меня удивил ее ясный ответ: «Мои дети, похоже, знают, что во мне есть слабость. Они уверены, что я возьмусь за любое дело. Более того, я думаю, они чувствуют (и это в самом деле так), что я должна делать все эти дела, чтобы выглядеть, как человек, у которого в жизни есть смысл». Она сказала, что не знает, откуда взялась эта слабость, потому что в детстве она была независимой и сильной. Она знает только, когда это началось – когда она стала матерью. Она чувствует, как разрушается ее любовь к детям и мужу.

Следующий пример – история, рассказанная с позиции взрослого мужчины, который предпочел бы, чтобы его мать не была во власти роли матери-прислуги.

Мать украла мое либидо

Я сын женщины, воплощающей живое противоречие. С одной стороны, она состоявшийся профессионал: она бухгалтер и прекрасно справляется со своей работой. Она считает, что разделяет позиции феминисток. С другой стороны, она – агнец на алтаре материнства. Однажды на ужин нам попался жесткий кусок мяса. Я увидел, как она взяла тарелку моего отца и порезала ему мясо на мелкие кусочки, как это обычно делают для детей. Я буквально видел, как отец потерял всякий интерес к еде и отстранился от участия в семейном ужине.

В другой раз я услышал, как моя двадцатилетняя сестра скомандовала матери: «Я устала, приготовь мне ванну». Я не понимаю, почему моя мать – высококлассный специалист на работе – у себя дома ведет себя, как прислуга. Она берет на себя ответственность за все, ее как будто не волнует ничто, кроме семьи и дома. Она создала для своих детей нечто такое, что трудно выразить словами. Она как будто лишила нас способности испытывать желания. Наш дом был похож на отдел по работе с претензиями покупателей в магазине, а мать была в нем менеджером. Мы были приучены приходить к ней с любой самой незначительной проблемой, как будто она могла все исправить и оградить нас от жизненных трудностей.

После того как я покинул родительский дом, я познал радости, которые прежде не осознавал: радость от создания уютной обстановки дома, от приготовления еды, радость переживания любви и заботы своей жены. Когда я получал все это от своей слишком щедрой матери, я не испытывал радости. Скорее, это было необходимой предпосылкой для того, чтобы начать радоваться жизни. У нас были все предварительные условия: комфорт, безопасность, хорошая еда, хороший дом, хорошая одежда, всего в достатке, но нам никогда не удавалось достичь того состояния, когда действительно наслаждаешься тем, что у тебя есть. Чтобы почувствовать волю к жизни, мне пришлось научиться делать вещи самому и получать удовольствие от этого процесса. Пока я жил с родителями, моя личность строилась вокруг единственного переживания, которое дозволяла нам мать, – переживания потребности в ней.

В детстве я и обе мои сестры стали первыми в школе, кому купили мобильные телефоны. Телефоны были нужны, чтобы звонить маме, если нам что-нибудь потребуется. Она отвечала на каждый звонок, не щадя себя в своем стремлении услужить нам. Обе мои сестры не могут поддерживать отношения с бойфрендами дольше месяца; у обеих нет друзей; обе страдают депрессией. Моя старшая сестра, кажется, думает, что любовь заключается в том, чтобы имитировать рабское поведение нашей матери. Как только она влюбляется в мужчину, она предлагает ему себя в качестве домашней рабыни. Она нравится хорошим парням, но очень скоро они сбегают, потому что их отталкивает ее представление о любви. Она следует модели отношений, которой ее наделила мать.

Моя младшая сестра пошла в противоположном направлении, но результат не лучше. Она хочет во что бы то ни стало быть не как мама. Типичная контрзависимая реакция. Она думает, что может защитить себя от рабства, не давая мужчине ничего, кроме секса, который для нее является прежде всего предметом торга. Она предлагает свое тело, но в мужчине она ищет не любовника, а кого-то, кто станет ей служить, как ее мать. «Приготовь мне ванну, купи мне это, сделай то, сделай это, иди сюда, уходи отсюда, приди обратно».