Наука любви и измены - Робин Данбар Страница 35

Разумеется, похожую проблему создавали и «лишние» дочери. Ведь если каждое имение достается всего одному сыну, ему требуется в жены всего одна дочь другого землевладельца. Что же делать с оставшимися дочерями? Ответ португальцы нашли простой: отправлять их в женские монастыри. Эти девушки из благородных семей жили там в привилегированных условиях и держались особняком от остальных монахинь, занятых более приземленными трудами. Такие «невесты Христовы» поступали в обитель вместе с приданым (это было главное условие их приема), а потом их могли забрать обратно, если вдруг умирала старшая сестра и срочно требовалась замена, чтобы семье не упустить стратегически выгодного брака.

Второй пример возвращает нас в Крумхёрн – северо-западную область Германии, со славными жителями которой мы уже встречались в четвертой главе, когда обращались к местным метрическим книгам, тщательно проанализированным Эккартом Фоландом. На протяжении XVIII и XIX веков у местных крестьян практиковалось нечто вроде минората – системы наследования, когда все имущество переходит к младшему сыну. Правда, имелась одна тонкость: ему предстояло откупиться от старших братьев. И хотя тем полагалась лишь символическая доля, нередко сыну-наследнику приходилось продавать часть своей земли. Миноратное право позволяло немного снизить частоту такого вынужденного дробления собственности, потому что давало родителям возможность дольше сохранять контроль над усадьбой: ведь младшему сыну можно передать землю лет на десять позже, чем старшему. Однако у осмотрительных жителей Крумхёрна, оказывается, имелся еще один туз в рукаве. Чтобы снизить риск дробления и оскудения родового наследия, они манипулировали шансами на выживание собственных сыновей, чтобы свести их количество к минимуму: достаточно двоих – сына-наследника и еще одного – «про запас», на случай его смерти (маневр, известный у демографов под названием «наследник плюс запасной»).

Опираясь на записи в крумхёрнских приходских метрических книгах, мы с Фоландом смогли показать, что смертность среди третьих и четвертых по счету сыновей в течение первого года жизни составляла целых 50 % – почти втрое выше, чем у первенцев и вторых сыновей. Надо полагать, это не было результатом детоубийства как такового, а скорее являлось следствием небрежного отношения: за такими детьми не очень-то присматривали или предпочитали не тратить лишних денег на врачей. Дочери же не страдали от родительского невнимания – ведь их всегда можно было удачно выдать замуж за соседских сыновей. Уровень их смертности никак не зависел от очередности рождения. Так что очень похоже, что крумхёрнские крестьяне все же контролировали количество выживших сыновей, чтобы не наносить излишнего урона родовому хутору, когда придет пора передавать его сыну-наследнику.

И, наконец, пример из жизни тибетцев. Он почерпнут из этнографических исследований, проводившихся среди жителей гималайской долины Ладакх (ее еще называют Малым Тибетом) Джоном Круком, который когда-то очень давно, когда я писал диссертацию, был моим научным руководителем. Тибетцы столкнулись с похожей проблемой: земли их родного высокогорья не отличаются особым плодородием, но при этом всегда были (да и остаются) весьма густонаселенными. Чтобы не дробить и без того маленькие семейные наделы на совсем крошечные «лоскутки», бесполезные с сельскохозяйственной точки зрения, они ввели у себя редкую, даже впору сказать, уникальную форму полиандрии (многомужия), при которой сыновья берут одну жену на всех. Таким образом, сыновья сообща занимаются обработкой семейного надела, и жена у них тоже общая. В целом, конечно, такая ситуация мало кого по-настоящему устраивает: женщине, скрепя сердце, приходится как-то уживаться с несколькими мужьями, а рано или поздно сексуальное соперничество неизбежно подтачивает и разрушает гармонию братских отношений. Одним из факторов, указывающих на последнее обстоятельство, в наши времена служит то, что младшие братья просто покидают семейную ферму с ее многомужием и находят себе жен на стороне. Однако они могут поступить так только в том случае, если у них имеется самостоятельный источник доходов – как правило, работа в государственном учреждении.

Тибетская культура, очевидно, учитывала, что такой порядок угрожает устойчивости и единству семьи, судя по тому, что и здесь появились свои уловки: очень часто родители отдавали второго сына в монастырь, где он приносил обет безбрачия и делался монахом. А теперь представим себе: когда братья женятся, старшему из них обычно двадцать четыре года, второму – девятнадцать, третьему – четырнадцать, четвертому – скажем, лет девять (если в промежутках между сыновьями рождались дочери). При таком раскладе двое младших сыновей еще несколько лет не будут проявлять к общей для всех жене сексуального интереса, да и она не станет особенно ими интересоваться. А вот второй сын будет представлять серьезную угрозу и скорее всего вступит в соперничество со старшим. Удалив же второго сына (причем под благовидным предлогом – служить богам и вести святую жизнь), семья выигрывает время. Старший муж пока что может спокойно выполнять свой супружеский долг, давая жизнь новому поколению рода и не опасаясь конкуренции со стороны младших братьев. А к той поре, когда и они подрастут, старший брат уже вступит в более спокойный период жизни, когда секс уже не так волнует, и не будет видеть в младших братьях соперников. В целом система работает, хотя больше всего от нее проигрывают, как водится, «лишние» дочери, которым так и не удалось выйти замуж: они остаются в родительском доме, и на них взваливается самая тяжелая работа.

Использование религиозных институтов, требующих безбрачия для избавления от наиболее беспокойных членов семьи (лишних сыновей), – далеко не редкое явление. Еще один мой студент, Деннис Диди, изучал приходские книги графства Лимерик, куда вписаны сведения об ирландских крестьянских семьях второй половины XIX века. Ему удалось доказать, что мальчики, поступавшие учиться в местную семинарию, чтобы впоследствии сделаться католическими священниками, происходили из тех семей, где имелось особенно много сыновей. Мы не знаем, оказывали ли родители на них давление, или сыновья сами, видя сложное семейное положение, принимали решение. Но результат в любом случае был один: семья уменьшала нагрузку на родовое имущество, с тем чтобы сыновья, а впоследствии и внуки, которым достанется наследство, не попадали в экономически невыгодное положение от излишнего дробления земельной собственности – земля должна была кормить их. В этом смысле ирландцам-католикам пришлось легче, чем лютеранам из Крумхёрна: ведь у протестантов нет ни монастырей, ни целибата для священников, а значит, некуда сплавить лишних сыновей законным образом. Что и заставило их найти альтернативное решение.

Все эти примеры показывают, на какие изощренные выдумки пускаются люди ради выживания собственного клана. В трех разных странах люди столкнулись с одной и той же проблемой – и нашли, в общем-то, похожие решения, которые в каждом из случаев соответствовали местным обстоятельствам и обычаям. А мы лишний раз убеждаемся, до какой степени родители стремятся контролировать шансы на выживание своего потомства, чтобы максимально способствовать благополучию рода в будущем, о чем дети порой даже не подозревают.

* * *

В этой главе мы неоднократно сталкивались с тем, что хотя одни человеческие связи прочнее других, они могут рваться и иногда действительно рвутся, причем катастрофически и бесповоротно. В следующей главе мы как раз и разберем, почему отношения рушатся.