Наука любви и измены - Робин Данбар Страница 34

Конечно, случается и обратное. Родители и дети, братья и сестры, разлучившиеся вскоре после рождения и встретившиеся годы спустя, часто испытывают сильное сексуальное влечение друг к другу. Это – косвенное свидетельство того, что за механизм руководит нами при выборе партнера. Нам свойственно тянуться к похожим на нас людям – то есть обладающим рядом общих с нами генетических особенностей, которые и проявляются в физическом сходстве. Такое впечатление, что мы пытаемся сохранить наш собственный набор генов, не дать его размыть.

Недавний анализ всех исландских браков с 1800 года (Исландия – достаточно маленькая страна, чтобы включить в выборку все население) показал, что наиболее успешными с биологической точки зрения союзами (то есть дававшими третье поколение – внуков) были браки между четвероюродными братьями и сестрами. Союзы между более близкой родней (двоюродной или троюродной) или более дальней (от пятой или шестой степеней родства и далее) оказывались значительно менее успешными. На самом деле существуют вполне крепкие биологические доводы в пользу того, что идеальными супругами могут быть именно кузены той или иной степени. Ведь у них имеется некоторое количество общих генов, однако не настолько большое, чтобы у детей проявлялись наследственные заболевания или общее снижение жизнеспособности, называемое «инбредной депрессией» (не путать с соответствующим психическим состоянием). Браки между троюродными кузенами – пример баланса, компромисс между двумя важными задачами: сохранить и передать потомству совершенный набор собственных генов и в то же время избежать накопления ослабляющих рецессивных генов. Двоюродные, троюродные и т. д. братья и сестры уже способны испытывать влечение друг к другу. Браки между кузенами довольно распространены во многих странах мира, в прошлом они широко практиковались в Британии и во Франции – особенно среди богатых аристократов, которым важно было не дробить поместье и сохранить его за своим родом.

Чувственная любовь во многом не похожа на отношения с близкими родственниками, но и на взаимоотношения между близкими друзьями она тоже не слишком похожа. Несмотря на сходство с обоими типами привязанности, она – нечто особенное. Сила и прочность объединяет ее с родственными узами. Но, с другой стороны, она, как и дружба, способна угасать и распадаться, а уж если распадается, то окончательно и бесповоротно. Впрочем, в одном отношении чувственная любовь все-таки стоит особняком. Она настолько ярче и напряженнее и родственных, и дружеских привязанностей, что способна заслонить, затмить собой и те и другие.

Для исследования ближайшего круга общения и выявления дополнительных деталей мы с Максом Бертоном попросили около 540 человек заполнить составленную нами анкету. Как и ожидалось, среднее число самых близких людей оказалось примерно равным пяти, причем туда приблизительно поровну входили родственники и друзья. В числе прочих вопросов Макс добавил в анкету пункт: есть ли у опрашиваемого возлюбленная(ый). Когда мы разложили анкеты на две пачки – ответы одиноких людей и находящихся в романтическом союзе, – то с удивлением обнаружили, что у людей, имевших партнеров, оказалось на одного близкого друга меньше. У них, как правило, было только четверо близких людей, включая романтического партнера. Мы предположили, что это объясняется интенсивностью любовных отношений, требующих и времени, и внимания, которые в иных обстоятельствах могли бы быть потрачены на дополнительных друзей, и такая догадка находит подтверждение в нашем анализе процессов, сопутствующих распаду дружеских связей.

Но нас поразило другое: если вдуматься, мы расплачиваемся за любовь утратой не одного близкого друга, а двух, потому что по определению романтический партнер должен был появиться извне – ведь раньше он не входил в тесный круг пяти ближайших друзей – влюбляться в старых друзей человеку не свойственно. Значит, заводя роман, он теряет одного близкого друга и утрачивает связь с одним членом семьи из ближнего круга. За любовь приходится расплачиваться. Впрочем, как мы уже отмечали выше, родственные узы гораздо устойчивее к стрессам подобного рода, чем дружеские связи, а потому, если отношения с родственником, автоматически «отодвинутым» на второй план, скорее всего не испортятся навсегда, то невнимание к другу, который «отодвинут» туда же, не пройдет даром и немедленно вызовет обиду. Такое ощущение, что, когда нам приходится жертвовать сразу двумя членами нашего ближнего круга, мы стараемся минимизировать неминуемую потерю, переложив часть груза на более устойчивые отношения. Да, мы пожертвовали другом – навсегда. Но что касается отношений с близким родственником, мы как бы рассчитываем на то, что его меньше расстроит наше невнимание и что в будущем, когда мы опять сможем уделить ему время, он снова с радостью примет нас в объятия.

Некоторое количество участников анкетирования призналось, что у них, помимо официального романтического партнера (мужа или жены), имеется еще любовница или любовник (какими только откровениями не делятся люди в анонимном пространстве Интернета!). В нас моментально проснулось любопытство: интересно, а вдруг затраты сразу на две любовные связи настолько велики, что требуют отказаться уже от четырех близких людей? В таком случае ближний круг ограничивался бы всего тремя друзьями. К нашему удивлению, ответ на этот вопрос был однозначным: «нет». У тех, кто сообщил в анкете о наличии «дополнительного» партнера, ближний круг тоже состоял из четырех человек! Что-то явно не сходились. И тут Макс заметил, что ни один из участников не включил в пресловутый ближний круг своего официального партнера. Ведь «дополнительный» партнер появился как раз потому, что своего основного, официального они уже успели исключить из круга ближайших друзей, переместив его в круг номер два. Это кажется мне убедительным доводом в пользу гипотезы, согласно которой мы не можем без заметных потерь поддерживать одновременно более одной настоящей любовной связи. Любовь слишком ярко горит – она поглощает слишком много времени, сил и эмоций, чтобы пылать ею сразу с двух концов. Когда кто-нибудь возражает, что нет, запросто, скорее всего, он заблуждается, и либо вторая его связь носит сугубо сексуальный характер и лишена эмоциональных полутонов, либо ни одна из его любовных связей не является подлинной всепоглощающей страстью.

Когда выбирают за нас

Романтическая любовь – чувство настолько мощное, что порой встает между родителями и детьми, если родители не одобряют выбор, сделанный сыном или дочерью. Иной раз в результате таких ссор дочери в азиатских семьях становятся жертвами «убийств чести», в других случаях между родителями и детьми просто возникает отчуждение. Такое далеко не редкость. Эволюционная причина ссор – в том, что родители генетически заинтересованы в потомстве, которое произведут их собственные отпрыски, и во имя этого интереса всегда, на протяжении всей человеческой истории (да, наверное, и в доисторические времена) они стремились сами устраивать браки детей. Справедливо или нет, но родители полагают, что лучше знают жизнь, а потому им виднее, кто подходит их детям, а кто – нет. Эту главу я завершу тремя примечательными историческими примерами.

В эпоху позднего Средневековья португальские аристократы распоряжались будущим детей, чтобы сохранить земельные владения за своим родом. Прежде в стране существовала система дробления наследства: все семейное имущество распределялось поровну между всеми сыновьями. (Дочери тоже получали свою долю, но гораздо меньшую, сводившуюся главным образом к приданому.) Это было возможным в силу того, что мавров, которые властвовали над всем Иберийским полуостровом в течение предыдущих семи столетий, постепенно вытесняли и знатные португальские фамилии приобретали земли за сущие гроши. Дефицита земель не ощущалось, и каждое новое поколение сыновей могло без труда обзавестись внушительным поместьем, увеличив скромный унаследованный удел за счет близлежащих мавританских угодий. Но когда мавров окончательно изгнали и не осталось владений, от которых можно было бы и дальше «отщипывать» куски, португальская знать столкнулась с огромной проблемой: границы земельных угодий оказались зафиксированы. Отныне если продолжать их делить между наследниками, с каждым новым поколением величина надела и хозяйственная польза от него будут катастрофически убывать. То есть если в богатой землевладельческой семье родится слишком много сыновей, значит, в самом недалеком будущем ее потомкам достанутся уже крошечные, бесполезные с экономической точки зрения клочки земли. Иначе говоря, всего через пару поколений аристократы превратятся в крестьян. А потому знать учредила майорат – право первородства, при котором все имение переходило к старшему сыну. Разумеется, при такой системе младшие отпрыски оказывались «лишними», у них не оставалось никаких жизненных перспектив. А как известно, парням без перспектив терять нечего. Так что тут опять произошло неизбежное: обездоленные и нищие младшие сыновья начали сбиваться в разбойничьи шайки и наводить страх на всю Португалию. Вполне возможно, далеко не случайно и эпоха географических открытий, когда португальцы начали исследовать Новый Свет и испытывать морские пути в Индию, пришлась именно на этот исторический момент. Разве не лучший способ избавиться от беспокойной молодежи – отправить ее на поиски удачи и богатства как можно дальше, да еще за чужой счет?