Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая Страница 84

Вернулся он очень быстро. Глаза его были вытаращены, а волосы стояли дыбом.

– Илмавиртанен бесится! – закричал он с порога таким голосом, будто загорелся разом весь поселок. – В него вселился злой дух! Его тревожит Хийси! Он так бьется, что сейчас разнесет стойло!

Разом ахнув, Хилья и Кауко вскочили с мест и кинулись из избы. Илмавиртанен – «ветер» – был лучшим жеребцом в поселке, редким красавцем всего лошадиного племени, гордостью Тармо и всего рода. Он участвовал во всех обрядах, посвященных Укко и Илмаринену [199], и весь род почитал его как священного коня. Всякий раз Илмавиртанен подавал роду добрые предзнаменования, а сейчас в него словно вселился Хийси: он бил копытами в своем стойле и метался, отчаянно ржал, словно где-то близко были волки. Напуганные собаки выли и лаяли, домочадцы Тармо были все в конюшне, родичи и соседи сбегались со всех сторон. Никто не мог понять, что случилось, женщины плакали и кричали, что это дурной знак, что род ждет беда.

Поднявшись с пола, Мансикка бросилась было бежать за родителями, все еще сжимая в кулаке собранные зерна. Вспомнив внезапно наказ матери, на самом пороге она остановилась и обернулась к Загляде. На лице ее отразилась борьба: ей хотелось бежать за всеми, но ей же не велели оставлять Загляду.

– Беги помоги поймать Илмавиртанена, – сказал из угла Ило. – А уж я присмотрю за ней.

Мансикка недоверчиво подняла брови.

– Он вырвался, вырвался! – доносились нестройные крики через оставленные открытыми дверь и ворота. – Берегись!

Бросив зерна, Мансикка вылетела из избы. В тот же миг Ило схватил Загляду за руку и потащил ее со двора, но не к дому Тармо, где собрался сейчас весь поселок, а совсем в другую сторону.

Вертясь и вскидывая задними ногами, Илмавиртанен метался перед большой избой Тармо, перепуганные люди шарахались в стороны и прятались, чтобы не попасть ему под копыта. Не узнавая даже хозяев, жеребец выскочил из раскрытых ворот и помчался к лесу. Беспорядочно крича, люди толпой устремились за ним.

А Ило и Загляда тем временем нырнули в перелесок, подступавший к другому краю поселка, и без тропы быстро углублялись в него. Уже заметно сгустились сумерки, заросли казались черными, но Ило легко перебирал ногами, и ветки сами отклонялись перед ним, а стволы расступались, открывая прогалины, какие другой не нашел бы и ясным днем.

– Укко позвал своего коня, – бормотал Ило на ходу. – Скоро он успокоится. Если кто-нибудь догадается вытащить кусок волчьей шкуры из яслей и колючки у него из хвоста!

Но Загляда была слишком взволнована, чтобы прислушиваться к его бормотанию. Каждый миг она ждала, что чудины вспомнят о ней и устремятся на поиски, вот-вот позади раздадутся крики преследователей. Она не спрашивала, куда ведет ее Маленький Тролль: здесь было его царство, и ей оставалось только довериться ему. Но перед ней была свобода, и на ногах ее словно выросли крылья. Не боясь споткнуться, цепляясь косой за ветки и не чувствуя боли, она бежала следом за Ило, стремясь уйти подальше от поселка.

Внезапно впереди блеснула вода. Они вышли к реке пониже поселка. Еще несколько шагов – и под берегом показался темный очерк лодки, а в ней две человеческие фигуры. Выглянув из-за дерева, Ило негромко свистнул, тонко и пронзительно, как настоящая лесная нечисть. Ему ответили два коротких свистка, вполне человеческих, и он вывел Загляду из-за веток.

– Эй, Фенрир! – крикнул Ило. – Вот она здесь! Что я тебе говорил?

Из лодки выскочил Снэульв, и Загляда бросилась к нему на шею. Она не знала, что сказать, ни о чем не думала, а просто была счастлива тем, что она снова рядом с ним. И теперь уж никто не уведет ее от него!

Снэульв обнял ее так сильно, что она чуть не задохнулась, взял на руки и внес в лодку. Ило белкой запрыгнул следом, Торстейн оттолкнулся веслом от берега и погреб вниз по течению.

Посадив Загляду на днище, Снэульв тоже взялся за весла.

– Как там Паленый Финн? – спросил он. – Если он хоть прикоснулся к тебе, я вернусь и убью его.

– Если бы он хоть прикоснулся ко мне, я убила бы сама себя! – с радостной решимостью, которая мало вязалась со смыслом, ответила Загляда.

– Вот еще! – возмутился Снэульв, усмехаясь и изо всех сил налегая на весла. – Я обещал убить всякого, кто к тебе прикоснется, но вовсе не тебя саму! Ты нужна мне живой!

– А Тойво останется в утешенье мудрость предков! – воскликнул Ило. – Меня так часто поучали, теперь пусть поучат его.

И Маленький Тролль принялся распевать песню о споре женихов, обращаясь к быстро уплывающим назад темным зарослям на берегах:

Молвит старый Вяйнямейнен [200]:

«Соглашаюсь я охотно:

Силой взять нельзя девицу,

Против воли выдать замуж,

Пусть того женою будет,

За кого пойти согласна;

А другой пусть не гневится,

Зла другой иметь не должен»! [201]

– А они не догадаются, где нас искать? – спросила Загляда, когда Маленький Тролль кончил. – И как же Мансикка за нами не пошла?

Маленький Тролль с удовольствием рассмеялся:

– Она не так глупа, как говорит Тойво. И она хочет замуж за Спеха. Она даже не хотела глядеть, куда мы побежим.

– Да и пусть бы себе выходила за него. Я-то чем помешаю?

Смеясь, Ило пересказал ей свой разговор с сестрой. А пока он говорил, Загляда, дивясь его изобретательности, вдруг сообразила: а ведь он пошел против надежд и желаний всего рода – своего рода.

– Как же так? – спросила она. – Мансикка хоть за свою долю боялась – а ты-то почему у своего же брата невесту украл? Или ты Снэульва больше Тойво любишь?

– Я не выбирал меж ними, – ответил Маленький Тролль, внезапно став очень серьезным. – Я знаю, чего хочешь ты, и я помогаю тебе. Ведь ты выкупила меня у Орма Толстого. Теперь я принадлежу тебе.

Загляда подняла руку со золотым кольцом и показала его Маленькому Троллю. Она хотел напомнить, что выкуп к ней вернулся и он ей больше ничего не должен. Но Ило махнул рукой.

– Не жаль отдать то, что досталось без всякого труда. Гораздо труднее отдать последнее, что у тебя есть. Ты отдала за меня много больше, чем я тебе вернул. Про меня говорят всякое, но никто еще не называл меня неблагодарным.

Снэульв молча слушал их и при этих словах отвернулся. Ему вдруг стало стыдно, словно этот финский тролль-подросток в чем-то показал себя более достойным человеком, чем он сам.