Орел-завоеватель - Саймон Скэрроу Страница 43

Оптион сел, положил руки на колени и обвел взглядом спящую вокруг центурию, точнее, то, что от нее осталось. Из восьмидесяти легионеров, высадившихся на острове с началом вторжения, в строю оставалось всего тридцать шесть человек. Еще дюжина валяется в лазарете и вернется к своим обязанностям не раньше чем через несколько недель. А это значило, что за последние десять дней центурия только убитыми потеряла более тридцати человек.

На данный момент, пока шестая центурия не будет слита с другой или пополнена до штатной численности, Катон исполнял обязанности центуриона. И при том, и при другом исходе командовать ему предстояло не больше нескольких дней. Что, честно говоря, его только радовало, однако к облегчению при мысли о скорой передаче ответственности примешивался и стыд. Хотя он и чувствовал, что за последний год основательно повзрослел, оказалось, что развить в себе те особые качества, которые делают человека настоящим командиром, ему все же не удалось в той степени, чтобы стать полноценной заменой Макрону. Он знал, что легионеры придерживаются того же мнения. Нет, звание оптиона пока для него потолок, ну а раз ему довелось временно прыгнуть выше, то надо бы постараться выполнять свалившиеся ему на голову командирские обязанности как можно лучше, равняясь во всем на Макрона.

Несколько ранее, в ту ночь, когда Катон и его маленькая флотилия причалили к берегу, они всполошили часовых, никак не ожидавших появления римлян со стороны реки. Катон, однако, предвидел такую реакцию и на угрожающий оклик отозвался мгновенно, громко и четко. После того как перемазанные в грязи солдаты выбрались на глинистый берег и наконец оказались в расположении легиона, Катона препроводили в штабной шатер для отчета.

Огни ламп и маленьких костров отмечали, где находится штаб, в то время как повсюду вокруг на земле темнели очертания спящих солдат. Катона провели в то отделение шатра, где за длинными раскладными столами корпели над документами легионные писцы. Один из них поманил его, и Катон шагнул вперед.

— Подразделение?

Писец поднял голову от стола, перо застыло над чернильницей.

— Шестая центурия, четвертая когорта.

— А! Макронова команда. А сам-то он где?

— Не могу знать. Где-то там, в болоте.

— Что случилось?

Катон попытался объяснить произошедшее так, чтобы участь Макрона оставалась неясной, но писец, глядя на стоявшего перед ним юношу, лишь печально покачал головой.

— Ты его оптион?

Катон кивнул.

— Ну так ты больше не оптион. До поступления дальнейших указаний ты наделяешься всеми полномочиями центуриона. Сколько у тебя людей?

— В строю тридцать с небольшим, полагаю.

— А поточнее?

Писец опять поднял голову и увидел, что перед ним стоит совсем молодой и смертельно уставший солдат, который вот-вот свалится с ног прямо в штабной палатке. Тон его сделался мягче.

— Командир, мне нужно знать точную численность твоего подразделения.

Это уважительное обращение напомнило Катону о лежащей на его плечах ответственности и заставило собраться.

— Тридцать шесть. У меня осталось тридцать шесть человек.

Пока писец заносил эти сведения в свой свиток, полог сдвинулся и в шатер вошел легат. Он вручил одному из штабистов какой-то листок пергамента и собрался было уйти, когда заметил Катона.

— Оптион! — окликнул он. — Как дела? Ты, я вижу, только что вернулся?

— Так точно, командир.

— Ночка выдалась еще та, верно?

— Да, командир, еще та.

Что-то в тоне паренька говорило не только о предельной измотанности, и, приглядевшись, Веспасиан увидел, что юноша прилагает все усилия, чтобы держать свои чувства в узде. «А также боль», — подумал легат, приметив на голой руке паренька жутковатые волдыри.

— День выдался тяжелый для всех нас, оптион. Но мы снова вместе.

— Да, вместе… но без моего центуриона.

— Без… Макрона? Макрон погиб?

— Не могу знать, командир, — медленно ответил Катон. — Мертвым я его не видел. Но, боюсь, он не спасся.

— Плохо дело. Очень плохо.

Веспасиан помешкал, разрываясь между желанием высказать, что и его глубоко опечалила эта смерть, и необходимостью сохранять усиленно культивировавшийся им образ сурового, невозмутимого командира.

— Это был хороший человек, хороший солдат. Он непременно стал бы старшим центурионом. Мне искренне жаль. Ты ведь восхищался им, правда?

— Так точно, командир.

Катон почувствовал, как сжимается ком в его горле.

— Позаботься о том, чтобы твои солдаты были накормлены и отдохнули. Иди.

Молодой человек отсалютовал и собирался уже повернуться к выходу, когда Веспасиан тихонько добавил:

— Не позволяй скорби замутить твой разум, сынок. Нам всем предстоят нелегкие дни, и я не хочу, чтобы ты тоже сложил голову в нелепой попытке отомстить за любимого командира. Помни, теперь твои солдаты будут смотреть на тебя.

ГЛАВА 25

— Ты уверен в этом?

Вителлий кивнул.

— И ты в точности обрисовал ему наше положение?

— Так точно, командир. Я рассказал ему обо всем.

Веспасиан снова прочел депешу от Авла Плавта на тот случай, если им пропущен какой-то нюанс, позволявший ему если не уклониться от выполнения полученного приказа, то хотя бы потянуть время. Увы, прицепиться было не к чему. Писцы штаба сделали все для устранения возможности неоднозначного толкования распоряжений командующего и изложили их в столь четкой, лаконичной и изящной форме, что, пожалуй, их творение могло бы по стилю соперничать с «Записками» Цезаря. В коротком параграфе Второму легиону предписывалось взойти на борт предоставляемых флотом судов и высадиться на противоположном берегу Тамесиса. При этом предполагалось, что для поддержки высадки достаточно одного боевого корабля. Высадившись, Второй легион должен захватить плацдарм и укрепиться. Если операция пройдет успешно, Второй усилят подразделениями Девятого легиона.

— Безумие! — прорычал Веспасиан, швырнув депешу на раскладной стол. — Полное безумие. Мы не в том состоянии, чтобы выполнить нечто подобное. Некоторые люди сгинули в болоте, другие еще скитаются там, а те, что вернулись под орлов… За кого Плавт нас принимает?

— Командир, ты хочешь, чтобы я поехал обратно и попробовал его переубедить?

Веспасиан резко вскинул взгляд, собираясь одернуть раздражавшего его трибуна, но тут приметил, что тот и сам имеет донельзя усталый вид. Трибун выглядел настолько вымотанным, что ему, скорее всего, было не до привычной язвительности. Он нуждался в отдыхе, да и в любом случае посылать его назад, чтобы попытаться оспорить решение командующего, не имело смысла. Приказ отдан, и Веспасиану оставалось лишь приступить к его выполнению вне зависимости от имеющихся у него ресурсов. Любая попытка что-либо самовольно в нем изменить или отсрочить начало действий станет губительной для его репутации. Он вполне мог представить себе, как отреагирует сенат Рима на известие о том, что он отказался форсировать реку. Те из сенаторов, кому доводилось водить войска, будут обмениваться понимающими взглядами или мрачно бурчать что-либо осуждающее — о нехватке у него решимости, например, — а некоторые могут даже договориться до прямого обвинения в трусости. При одной этой мысли Веспасиана охватил гнев.