По дуге большого круга - Геннадий Турмов Страница 41

Над ними бездна синего неба. Под ними глубокое ущелье, по дну которого осторожно искрится замерзающая река. По отвесам скал белыми змеями скользят ленты тумана. Высокогорный воздух редок, но дышится легко. На вершине исполинской горы чувствуешь себя крохотной божьей коровкой, песчинкой в необъятном пространстве. Кажется, что небо живое и внимательное совсем рядом, что с ним можно поговорить. И можно отдаваться притяжению Бесконечности, стараясь отогнать тревожные мысли о минувшем…

Они еще несколько минут постояли на перевале и начали осторожно спускаться в долину, стиснутую со всех сторон зимними горами. Каменные исполины стыли в величавом безмолвии, сурово взирая на людей черными глазницами расщелин. На одной из вершин Евгений Петрович заметил останки автомобиля, произведенного, видимо, в Советском Союзе в годы третьей пятилетки. Он спросил у своих спутников:

– А как туда машина попала?

Один из профессоров флегматично пожал плечами и серьезно, в полном соответствии со своим ученым званием, ответил:

– НЛО, наверное…

Наконец, они спустились в долину, Называлась она Долиной Динозавров. Музей под открытым небом. Часть экспонатов здесь была рукотворной: выполненные в натуральную величину огромные муляжи динозавров и бронтозавров казались живыми и нагоняли откровенный страх на посетителей. Рядом с ними соседствовали творения, удивительно искусно изваянные природой: колоссальных размеров каменная черепаха величаво взирала на базальтового человека, самозабвенно поглощенного чтением каменной же книги. Человек пронзительно смахивал на «доброго дедушку» Ленина…

Скульптурные чудеса трудолюбивая матушка-природа создавала не одну сотню лет. Это особенно поражало сознание.

И все-таки новые впечатления не избавили Евгения Петровича от неясной тревоги: где, когда он переживал видение, посетившее его на перевале возле каменной пирамиды? Подобное знакомо, наверное, каждому человеку: впервые в жизни попав в совершенно новое для себя место, вдруг чувствуешь, что ты здесь уже бывал и переживал все, связанное с этими краями.

Но когда он здесь был?

Евгений Петрович оглянулся, стараясь из Долины Динозавров разглядеть перевал и каменистый курган на нем. И вдруг его озарило: городская больница в Уссурийске!

Словно камень с души свалился. Он вспомнил это свое детское видение. Вспомнил, и шальная мысль закралась в голову: свое войско Чингисхан начинал закалять в походах на восток против китайцев, манчжуров, чжурчженей. Его отряды дошли до нынешнего Посьета, уничтожая на своем пути все древние цивилизации. Стало быть, его тумен мог останавливаться на ночлег или отдых там, где сейчас раскинулся Уссурийск, а его шатер мог стоять на том месте, где сейчас стоит корпус городской больницы, в одной из палат которой Женя страдал от тяжкой болезни…

Видимо, книги В. Яна оказались тем катализатором, той «машиной времени», которая сумела вернуть его память на семь веков назад, соединив энергетику прошлого и настоящего.

Ну как тут не вспомнить о законе сохранения энергии, сформулированном великим Михайло Ломоносовым?

…В горах темнеет рано даже в самую короткую ночь в году. Тем более, на сорок третьей северной широте, где расположен Улан-Батор. А в оледенелом монгольском ноябре, да еще в Долине Динозавров, тьма упала сразу и на всю Вселенную. Группа отправилась восвояси. И тут повалил снег.

Сначала редкие и крупные хлопья предупредительно тронули лицо, приласкали куртку и упали на почти невидимую горную тропу, ведущую к перевалу: возвращаться-то всегда приходится дорогой, по которой пришел. Но уже через две-три минуты снежная стена, белая даже в этой кромешной горной тьме, встала перед ними.

…Теперь-то Евгений Петрович совершенно точно знает: в хорошую погоду добираться куда-либо по бездорожной Монголии человеку, избалованному транспортной цивилизацией, одно удовольствие. Попробуйте совершить подобную же прогулку, но в горах Монголии во время отвесного ночного снегопада. Вот это, безусловно, подвиг!

Они карабкались вверх на уже знакомый перевал, застревая и оскальзываясь в сухом и вспухающем с каждой минутой снежном покрывале. И любое неосторожное движение грозило стремительным откатом к исходной точке, к возвращению в Долину Динозавров. Евгений Петрович уже остро чувствовал высокогорье и разреженность воздуха. Но – удивительное дело: при всем напряжении физических и нервных сил какое-то мудрое спокойствие питало его организм, наливая мышцы и мысли неодолимой уверенностью в том, что все закончится благополучно. А из правой ладони, в которой несколько часов назад он держал камень предка, осторожно текло по руке и растворялось во всем теле тепло, лишая утомленный мозг мысли о возможном в этом кромешном снегопаде неблагоприятном исходе.

Каждый воспринимает окружающий мир по-своему. И, взобравшись на перевал, душой ощутив в космической тьме уже знакомую пирамиду, Евгений Петрович даже не понял, а скорее осознал всеми клетками своего простуженного тела, почему потомки Чингисхана и сегодня считают Монголию Центром Вселенной.

Почти не тронутое цивилизацией величие местной Природы дает им такое право.

О своих родственниках по материнской линии Евгений знал совсем немного. В семье Жегаловых (девичья фамилия матери) были три сестры, по старшинству: Анна, Ольга, Надежда. Анна, естественно, мать. Ольга замужем за летчиком-старшиной. Младшая Надежда сопровождала Анну в тяжелые годины эвакуации. Старший брат Павел погиб в Великую Отечественную.

Ольга, та самая мамина сестра, которая прислала Жене военную форму, жила на военном аэродроме под Ленинградом. Студентом шестого курса во время конструкторской практики Евгений навестил их, но никаких родственных чувств не испытал. Сыновья Ольги, два подростка – двоюродные братья, проводили его на велосипедах до самого вокзала, выклянчив на прощание у Евгения рубля два.

Когда Женя заканчивал школу, его мать переманила-таки сестру Надежду из Дорогобужа в Уссурийск. Та приехала погостить, да так и осталась навсегда, вышла замуж, родила дочь.

Мать рассказывала, что отец ее служил машинистом на железной дороге, был из среды, так сказать, «трудовой интеллигенции». О бабушке мать говорила весьма неохотно, были на это, вероятно, причины, недоступные для понимания Жени.

Вскользь упоминала, что мать ее была красавицей и пела так, что современным певицам до нее было, ох, как далеко. А еще она сносно владела французским языком…

В цепкой детской памяти Жени хоть смутно, но все-таки отложились глухие, почти шепотом, разговоры старших о родственниках из Вязьмы, которые имели дворянское происхождение и даже упоминался французский «шевалье», оставшийся в России после 1812 года, почему-то называвшийся «шарамыжником». Во время Жениного детства принадлежать к дворянству чревато непредсказуемыми последствиями.

Став взрослым, Евгений узнал происхождение слова «шарамыжник», которое в русском языке употребляется для обозначения того, кто любит поживиться за чужой счет, жулика и обманщика. А еще это слово связывается с последствиями французского нашествия.