Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард Страница 38

Итак, Гарольд Кварич отужинал, причем, вкусно и в приятном обществе. Сквайр, который в последнее время был бодр, как сверчок, этим вечером тоже был в ударе, рассказывая бесконечные истории непонятно о чем. В устах кого-то другого эти истории были бы до известной степени утомительны, но в устах старого джентльмена, рассказываемые с редким воодушевлением, они приобретали оригинальность и своеобразный аромат эпохи Тюдоров, отчего даже самая утомительная и длинная из его историй была бы приемлема в любом обществе.

Сам полковник тоже показал себя достаточно неожиданным образом. У него имелся запас сухого юмора, который он демонстрировал крайне редко, но когда всё же это делал, то самым похвальным образом. Вот и в этот вечер, он поистине блеснул этим своим качеством к вящему удовлетворению Иды, которая была женщиной не только умной, но и остроумной. Иными словами, ужин прошел в весьма приятной обстановке.

Гарольд и сквайр все еще сидели за вином. Хозяин замка в пятый раз в подробнейших деталях живописал своему гостю, как его покойная тетушка, миссис Масси, поддалась на уговоры некоего ученого антиквара превратить или, скорее, вернуть Гору Мертвеца в ее предполагаемое первоначальное состояние жилища древних британцев, и как вытянулось ее лицо, когда ей пришел счет за сделанные работы, когда вдруг слуга объявил, что его ждет Джордж.

Старый джентльмен сердито поворчал, однако встал и вышел, чтобы в течение следующего часа или около того рассуждать со своим помощником о состоянии дел, оставив гостя одного. Полковнику ничего не оставалось, как самостоятельно проделать путь в гостиную.

Войдя в нее, полковник увидел, что Ида сидит за роялем и поет. Услышав, как он закрыл дверь, она обернулась, мило кивнула и продолжила петь. Он подошел и сел на низкий стул в двух шагах от нее, причем, таким образом, чтобы видеть ее лицо, которое было для него приятнейшим объектом созерцания. Ида играла без нот – единственным источником света в комнате была низкая лампа с красной бахромой. В этом полумраке наш герой мог мало что разглядеть, даже черты ее лица, но если полумрак этот отчасти лишал его полного удовольствия, с другой стороны, он придавал ей особую красоту, окутав ее черты поволокой волшебной мягкости, которой им порой недоставало в ярком свете дня.

Полковник (не будем забывать, что он был влюблен, а время было после ужина) был настроен на поэтический лад (внутренне, конечно), и в своем сердце он сравнивал ее сначала со святой Цецилией за ее органом, а затем с Ангелом Сумерек. Никогда еще он не видел Иду такой красивой. Нет, она всегда была женщиной видной, благородной внешности, но в эти мгновения царивший в комнате полумрак и, хотя сам полковник ничего об этом не знал, волшебная тень, отбрасываемая на него ее сердцем, возможно, вкупе с музыкой, смягчили и преобразили ее лицо, и оно казалось ему почти ангельским.

Именно сильные, волевые лица, а отнюдь не мягкие и милые, способны к наибольшей нежности, и даже у некрасивого человека, когда его лицо видится таким образом, оно приобретает свою, присущую только ему красоту. Но Ида не была некрасивой, поэтому в целом не удивительно, что Гарольд Кварич был так впечатлен. Ида пела почти без перерыва, – во всяком случае, так могло показаться со стороны, – совершенно не отдавая себе отчет в том, что происходило в душе ее поклонника. У нее были хорошая память и приятный голос, и она действительно любила музыку, так что это ей не стоило особого труда.

Вскоре она запела песню на стихи Теннисона, нежные и красивые строки, которые наверняка знакомы большинству читателей ее истории. Вот ее первый куплет: