Во власти Бермудского треугольника - Михаил Шторм Страница 36

— Что это значит?

— Это значит, что наверху воздействие было сильнее. Из этого я делаю вывод, что инфразвук здесь ни при чем. Как и всякие другие излучения.

— На основании чего ты делаешь такой вывод?

По недовольному тону писателя было слышно, что ему жалко расставаться с выдвинутой гипотезой.

— А ты еще не понял?

— Не говори загадками, Дима, — потребовал Николас.

— Хорошо, не буду, — пообещал Быков и тут же спросил: — Так ты не понял?

— Дима!

— Ладно, поясняю. Корабельные переборки не задерживают ни инфразвуковые, ни электромагнитные, ни какие-либо иные волны. Тем не менее, в каютах все спали нормально, а находившиеся наверху подверглись воздействию… чего?

— Чего? — автоматически подхватил Николас.

— Газ, — сказал Быков. — Это был газ, Ник. Самое простое объяснение. На поверхность вырвался огромный пузырь газа. Лопнув, он рассеялся в воздухе и вызвал отравление.

— Может быть, пузырь вам тоже померещился?

— А вот и нет! Я поговорил с Лиззи и Коротичем на эту тему. И она, и он тоже видели пузырь. Это была не массовая галлюцинация. Галлюцинации начались позже.

— Что ж, это несложно проверить, — заявил Николас.

— Каким образом? — заинтересовался Быков.

— Пленка, Дима! Ты ведь делал фотографии, насколько я понял. Если они существуют, значит, твоя версия верна. Галлюцинации сфотографировать невозможно, так ведь? Скажи, существует способ проявить ту пленку? Достаточно будет негатива, печатать фотографии совсем не обязательно.

— Да! У меня есть проявитель и все необходимое. Я всегда вожу с собой…

— Не теряй времени, — посоветовал Николас.

— Верно! Я побежал!

Быков сорвался с места, как ужаленный. Писатель побежал следом, пыхтя.

— Думаешь, я отпущу тебя одного? Хочешь, чтобы я умер от любопытства?

— Сейчас, сейчас, — бормотал Быков. — Сейчас.

Внезапно он остановился на площадке, преграждая спутнику путь вниз. Николас налетел на него, и они оба едва не покатились кубарем по ступенькам.

— В чем дело?

— Я кое-что вспомнил.

— Что?

— Что-то очень важное, — медленно произнес Быков.

Николас уперся кулаками в бедра.

— У тебя есть одна отвратительная манера, Дима, — сказал он. — Ты просто помешан на интригующих паузах. К черту эти театральные эффекты! Мы не в театре. Мы на корабле, застрявшем посреди Саргассового моря, где все рискуем свихнуться или погибнуть. Нам как можно скорее нужно понять, что нам угрожает.

— Те первые случаи бреда, — произнес Быков, уставившись в пространство перед собой. — Они ведь происходили в основном в каютах, во время сна. Так что моя газовая теория отменяется.

— Как раз подтверждается!

— Что? Как?

— Очень просто, — сказал Николас, не скрывая мины превосходства, появившейся на его породистом лице.

— Как насчет интригующих пауз и театральных эффектов? — язвительно осведомился Быков.

Писатель рассмеялся и сказал:

— Грешен, каюсь. Но я ведь писатель и привык затягивать некоторые сцены, чтобы повысить градус любопытства. А кроме того, мой конек — детективная фантастика или фантастические детективы, как их ни назови…

— Ну? — поторопил Быков нетерпеливо.

— Тогда мы спали с открытыми окнами, а теперь — с закрытыми, — стал пояснять свою мысль Николас. — Вонь гниющих водорослей побуждает нас отдавать предпочтение кондиционерам.

— Ну и что? Причем тут окна и вонь?

— Не хочешь думать. Ладно. Придется все разжевать и положить в рот. — Николас весь напыжился и даже увеличился в объеме. — Пожалуйста. Когда окна были открыты, газ распространялся по кораблю беспрепятственно, отравляя всех, где бы кто ни находился. А теперь, когда мы вынуждены закупориваться внутри кают…

— Можешь не продолжать, — сказал Быков. — Ты прав.

С этими словами он покатился вниз по трапам с такой скоростью, что Николас от него безнадежно отстал. Но вскоре, как и до этого, ему пришлось остановиться, чтобы не натолкнуться на застывшего Быкова.

Они находились на нижнем уровне, где размещались каюты. Их топот привлек внимание Пруденс, высунувшейся из-за двери.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Нет, — ответил Быков и повернулся к Николасу. — Похоже, мы зря спешили, — сказал он.

— В чем дело?

— Не понимаю, почему я решил, что отнес фотоаппарат в каюту. Я ведь был невменяем.

Услышав это признание, Пруденс втянула свою длинную шею обратно, проделав это максимально бесшумно и осторожно, словно вспугнутая черепаха.

Мужчины остались одни.

— Фотоаппарат должен был остаться на палубе, — продолжал Быков. — Я был не в том состоянии, чтобы брать его с собой. Но…

— Но? — повторил Николас напряженно.

— Но когда я поднялся на палубу снова, фотоаппарата там не было.

— Не было или ты его просто не заметил?

— Остается одна надежда, — произнес Быков и постучал в свою дверь. — Открой, пожалуйста. Это я.

— Дима? — спросила Лиззи, выглянувшая на знакомый голос.

— Лиз, у меня к тебе вопрос. Очень важный.

— Я слушаю…

— Камера! — выкрикнул Николас через плечо Быкова. — Где она?

Быков оттеснил его спиной и посмотрел Лиззи в глаза.

— Когда мы стояли вместе на палубе, я был с фотоаппаратом, помнишь?

— Конечно, — кивнула она. — Ты фотографировал тот ужасный пузырь и то, как он взорвался.

— Футляр был открыт и висел на ремне у меня на шее… Вот так.

Быков показал. Лиззи снова кивнула.

— Да. Я помню.

— А потом, когда мы стояли, смотрели на воронку и ждали конца, я уже не фотографировал, — продолжал Быков, волнуясь. — И я не помню, чтобы «Лейка» по-прежнему висела у меня на груди. — Он с надеждой посмотрел на Лиззи. — Может быть, ты…

— Ты ее снял, — сказала она. — Наверное, боялся задеть объективом поручень. Взял за ремень, — она показала, — и повесил на стойку.

— Точно! — воскликнул Быков, хлопнув себя по лбу. — Значит, «Лейка» должна быть там.

Он собрался бежать наверх, но Николас его не пустил.

— Минутку, — сказал он, удерживая Быкова. — Я просто стараюсь избежать лишней беготни. — Он посмотрел на Лиззи. — В каюте фотоаппарат есть?

— Нет, — покачала она головой. — Он так и остался висеть на палубе.