Копье Милосердия - Виталий Гладкий Страница 11

Звезда привела магов к двухэтажному дому и после яркой вспышки, на мгновение осветившей весь Вифлеем, стала удаляться от земли, пока не превратилась в одну из крохотных светящихся пылинок, усеявших весь небосвод. Удивительно, но несмотря на то что уже начала заниматься утренняя заря, улицы города оказались пустынны, словно все горожане вымерли. Даже многочисленные сторожевые псы не лаяли, когда маги вышагивали по узким улицам и переулкам Вифлеема.

Маги смущенно топтались на месте, не решаясь будить хозяев. Неожиданно раздался детский плач, и крохотное оконце на первом этаже осветилось. Маги удивленно переглянулись — судя по запаху навоза, нижний этаж приспособили под хлев.

У иудеев было принято иметь в доме небольшое количество домашнего скота, который обитал на первом этаже. Там же хранились запасы еды, корм для животных и орудия труда. Часто на первом этаже находилась кухня и даже столовая. Семейные спальни всегда располагались на втором этаже, называемом верхним жильем (гостиницей). Находясь в доме, животные были защищены от воров; кроме того, теплом своих тел они поддерживали температуру в доме в холодные ночи.

Но почему святое семейство ночует не в верхнем жилье? Ответ на этот вопрос нашел Мелхиседек:

— В Иудее сейчас идет перепись населения, — объяснил маг. — Похоже, родители Саошианта живут в другом месте. Но в связи с переписью они должны явиться в родные места. Видимо, дом уже переполнен прибывшими для прохождения переписи родственниками, поэтому в гостевых комнатах святому семейству и не нашлось места. Скорее всего верхнее жилье заняли родственники, старшие по возрасту и общественному положению.

Маги постучали в низкую дверь. Спустя какое-то время она отворилась и на пороге появился уже немолодой мужчина. В руках он держал жировой светильник, пламя которого высвечивало седины в его бороде. Позади него виднелась загородка с овцами и козами; их глаза светились, как много маленьких лун. Увидев, КТО перед ним, мужчина хотел пасть на колени, но быстрый Гатаспа подхватил его и заставил принять вертикальное положение.

Нужно сказать, что маги успели переодеться. Они сбросили запыленные темные одежды и надели на себя расшитые жемчугом и драгоценными каменьями дорогие плащи, приличествующие их сану. На Мелхиседеке был темно-зеленый бархатный плащ с желтым шелковым подбоем, на Вифисарии — белый, а Гатаспа щеголял в алом, как кровь, плаще, отороченном по краям золотой бахромой. Свои фригийские колпаки, уместные для путешествий, маги заменили на небольшие золотые венцы, напоминавшие короны. Это был знак того, что они принадлежат к Посвященным Главного Круга.

Маги вошли в помещение. Младенца успели покормить, он уже не плакал, а улыбался. От него исходило свечение, но этого никто не видел, кроме магов. Взволнованные до глубины души Мелхиседек, Вифисарий и Гатаспа приблизились к матери, которая держала дитя на руках, и пали ниц…

Вечером того же дня Святое семейство — Мария с младенцем и Иосиф — уже находились далеко от Вифлеема. Старший из магов, седобородый старец (семейство приняло их за восточных царей), посоветовал немедленно уйти из Вифлеема. Он сказал, что оставаться в городе для их семьи опасно, потому что царь Ирод может покуситься на жизнь младенца, и лучше бы им вовсе покинуть Иудею и отправиться в Египет; там их приютят и дадут угол, где можно будет какое-то время пожить.

Обрадованный дорогим дарам магов, Иосиф пропустил его слова мимо ушей, но Мария запомнила их накрепко. Они собрались и отправились в дальний путь сразу после завтрака; так настояла Мария. У Иосифа было мало денег, но он не стал экономить, помня про дары, и купил ослика, чтобы не тащить на себе все пожитки. Они шли и не видели, что высоко в небе над ними кружит орел, который сопровождал их от самого Вифлеема…

Тем временем во дворце Ирода царил переполох. Царь неистовствовал уже битый час, и придворные в ужасе прятались по укромным углам — в таком состоянии Ирод мог отправить на плаху кого угодно за любую мелочь. Но основные громы и молнии он метал в начальника тайной стражи. Халафта стоял перед ним ни жив ни мертв; он уже попрощался с жизнью и молил богов лишь об одном — чтобы его не мучили, а просто отрубили голову.

— …Предатели, мерзавцы! — вопил Ирод, брызжа слюной. — Все твои Невидимые — полное дерьмо! Как они могли упустить магов?! Как, я тебя спрашиваю?! О-о боги, везде измена… измена! Каленым железом выжечь эту скверну! Выжечь, выжечь!..

Он схватил со стола чашу с неразбавленным фалернским* вином и выпил ее до дна, не переводя дух. Ароматная влага охладила внутренности царя и острая боль от разыгравшейся язвы притупила свое жало, терзавшее Ирода с того момента, как ему донесли о бегстве магов.

— Ты еще здесь?! — напустился он на Халафту. — Отыскать магов и доставить их в Ершалаим живыми или мертвыми! Нет, живыми! Они обманули меня! У них нет ни чести, ни совести! Я хочу посмотреть в глаза магам перед тем, как палач вырвет их лживые языки! Поди прочь!

— Слушаюсь и повинуюсь… — Все еще не веря, что отделался лишь испугом, Халафта, не поднимая головы и не поворачиваясь, попятился к выходу, благо он был недалеко.

— Нет, постой! — окликнул его Ирод. — Как я понял, и с младенцем Машиахом у тебя ничего не вышло.

— Мои подчиненные рассказывают невероятные вещи…

— Еще бы им не рассказывать. Проворонили… негодяи! Но это дело поправимое. Возьмешь отряд наемников, посулишь им большую награду, и пусть они убьют в Вифлееме всех младенцев возрастом до двух лет. Всех! Среди них точно будет Машиаф… скорее всего лжеМашиаф. Но лишняя предосторожность не помешает.

Халафта, ожидавший от царя чего угодно, невольно отшатнулся. Убить младенцев?! За такой грех иудеи проклянут не только самого Ирода, но и всех исполнителей кровавого действа. Халафта не боялся мести иудейского бога, у него были свои боги, но и они вряд ли одобрят избиение младенцев.

— Повелитель, люди могут восстать… — сказал он робко.

— Это не страшно. Возьми не сотню наемников, а две. А с восставшими, если они появятся, пусть разбирается прокуратор Иудеи. Это его задача. Будьте с людьми пожестче, и они не осмелятся взяться за оружие. Люди по своей природе трусливы и эгоистичны. Все, все, уходи! И за дело, за дело!

Халафта ушел. Ирод выпил еще одну чашу фалерно и, немного помыкавшись в полном одиночестве в своих богатых покоях, решительно направился в мавзолей Мариаммы. Вскоре оттуда раздались стенания и плач.

Над Ершалаимом распластала свои огромные крылья темная ночь…

* * *

Прошло немногим более тридцати лет. Шестнадцатого числа месяца нисана* Гай Кассий, центурион* Десятого Восточного легиона, которому император Октавиан за победу в абордажном бою с флотом Помпея присвоил звучное имя «Fretensis» — «Сокрушительный», стоял вместе с воинами своей центурии в оцеплении. Зимним лагерем и штаб-квартирой легиона считался город Кирра, но в Иудее неожиданно начались волнения, и четыре центурии Десятого легиона направили в помощь прокуратору Иудеи Понтию Пилату.