Полковник Кварич - Генри Райдер Хаггард Страница 10

Проводив его взглядом, Гарольд Кварич направился к дому, размышляя, не без грусти, над драмой, которая разыгрывалась перед ним, этой самой распространенной в наши дни драмой – разорением древнего рода по причинам, над которыми люди не властны. Не нужно было быть семи пядей во лбу и обремененным знанием о мире, чтобы понять: древний род де ла Моллей обречен. Эта история о брошенных фермах и деньгах, которых нет и не будет, имела собственную мораль, причем, весьма печальную. Даже почти детское волнение Иды по поводу легенды о зарытом кладе указывало ему, сколь острой была их потребность в деньгах. Ему подумалось, как приятно было бы сыграть роль этакого волшебного принца, поставив между ней и грозившим их семье разорением несметное богатство.

Как прекрасно этот великодушный, гостеприимный сквайр вписался бы в это новое положение, подходящее ему по характеру, происхождению и традициям, играя солидную роль старомодного английского деревенского джентльмена. Полковнику было больно думать о том, что такой прекрасный человек вынужден по причине пустого кошелька пускаться в разного рода финансовые махинации, пытаясь спастись от настигающей его нищеты. И Ида тоже… Ида, у которой имелись все качества, способные сделать богатство и власть тем, чем им положено быть – рамкой для ее красоты и ума. Но так уж устроен этот мир, и Гарольд не мог этого исправить. С горьким чувством несправедливости этого мира наш герой не без труда – ибо он еще не успел привыкнуть к его с извивам и поворотам – проделал путь вверх по крутому склону Горы Мертвеца и, обойдя дом, подошел к передней двери.

Он вошел в дом и, сказав миссис Джобсон, что она может идти спать, сел покурить и предался размышлениям. Как и многие одинокие люди, Гарольд Кварич был заядлым курильщиком, и никогда еще так остро не нуждался в утешении табака, нежели в этот вечер. Несколько месяцев назад, уволившись из армии, он столкнулся с серьезной дилеммой. Он, здоровый, энергичный мужчина сорока трех лет, трудолюбивый, обладающий пытливым умом, внезапно оказался заброшен в этот мир, не имея иной профессии. Что ему делать с собой? Пока он задавался этим вопросом и безучастно ждал ответа, которого так и не было, его тетушка, старая миссис Мэсси, ушла из этой жизни, завещав ему все, что у нее было, что вместе взятое могло принести ему триста фунтов годового дохода.

Это наследство, в дополнение к пенсии и небольшой сумме, которой он располагал сам, избавило его от необходимости искать работу. И он решил приехать и поселиться в Моулхилле и жить тихой, хотя и несколько бесцельной жизнью деревенского джентльмена. Ему казалось, что чтение, ибо наш герой был запойным читателем, особенно научных трактатов, не даст умереть ему от скуки. Кроме того, он был не менее заядлым охотником и страстным, хотя и по причине скудости своих средств, довольно скромным, обладателем некоего количества древних вещей и, в частности, монет.

Сначала, как только он принял это решение, его охватило чувство бесконечного спокойствия и удовлетворения. Борьба за жизнь для него закончилась. Он больше не обязан что-то придумывать, изобретать, трудиться. Отныне его дни будут плавно катиться к неизбежному концу. Все невзгоды остались в прошлом, теперь его ждал покой и только покой, покой, который по мере того, как пролетают быстрые годы, будет становиться все глубже и глубже, пока его не поглотит Великий Покой, к которому, как человек простой и религиозный, он с детства стремился как к главной цели своей жизни.

Глупец, тешащий себя тщетными надеждами! Здесь, пока мы дышим, покоя нет. Мы должны идти непрерывно от победы к победе или от поражения к поражению. Мы вечно вынуждены беспокоиться не о том, так о другом; мы должны испытывать или это желание, или то сожаление. Это неизбежный закон, и ему подчиняются все. Да, даже самые чистые души, лелеющие надежду попасть в рай; и самые низкие, словно свиньи, валяющиеся в грязи их удовлетворенных желаний.

Кстати, наш герой уже сделал для себя это открытие. Не пробыв в Хонэме и сорока восьми часов, он уже столкнулся с новой причиной для беспокойства. Он снова увидел Иду де ла Молль и через пять или шесть лет нашел ее лицо еще более очаровательным, чем раньше. Короче говоря, он влюбился в нее и, будучи человеком разумным, не стал скрывать этот факт от себя самого. Более того, правда заключалась в том, что он был влюблен в нее все эти годы, пусть даже он никогда не воспринимал это в таком свете. По крайней мере, дрова были собраны и уложены. Оставалось лишь поднести спичку, чтобы весело загорелся костер. И вот теперь спичка была поднесена, и при первом же взгляде Иды волшебное пламя начало шипеть и потрескивать, и он знал, что ничто, кроме землетрясения или потопа, не потушит его.

Мужчины типа Гарольда Кварича обычно проходят в отношении к противоположному полу три стадии. В молодости они начинают с того, что боготворят одну из женщин и обнаруживают свою ошибку. Затем в течение многих лет они смотрят на женщину как на сущность и воплощение зла или вещь, к которой доверия не больше, чем к ягуару. В конечном итоге, однако, эта глупость проходит, вероятно, пропорционально тому, как старая любовь слабеет и умирает, уступая место презрению и сожалению по поводу того, что так много усилий было потрачено на то, что их совершенно не стоило. И тут нас подстерегает опасность, ибо тогда человек делает вторую попытку, совершает ее со страхом и трепетом и без особой надежды увидеть груженый золотом «Арго», плывущий в порт. И если тот идет ко дну или его не пускают неблагоприятные ветра и хмурое небо, его законные отношения со столь хрупким товаром заканчиваются.

И вот теперь он, Гарольд Кварич, собирался предпринять эту вторую попытку, но не по собственному желанию или доброй воле, а потому, что не отдавал себе отчета в своих действиях. Короче говоря, он влюбился в Иду де ла Молль, когда впервые увидел ее пять лет назад, и теперь пребывал в процессе выяснения этого факта. Сидя в кресле в старой, почти не обставленной комнате, которую он намеревался превратить в столовую, он застонал от этого зловещего открытия. Куда только подевалась прекрасная перспектива спокойных лет, неторопливо катящихся к своему неизбежному финалу и освещенных нежным сонным вечерним светом? Как получилось, что он не знал тех вещей, которые были частью его покоя? Возможно, это закончится ничем. Какова вероятность того, что такая великолепная молодая женщина, как Ида, проявит интерес к немолодому армейскому офицеру, которому нечего ей предложить, кроме пяти – шести сотен в год, и креста Виктории, который он никогда не носил.

Вероятно, если она вообще выйдет замуж, то попытается стать женой того, кто поможет вернуть ее семье утраченное положение, что было совершенно не в его силах. В общем, перспективы были безрадостными, и он в печали просидел до глубокой ночи, посасывая погасшую трубку. Настолько безрадостной, что когда Гарольд, наконец, встал, чтобы подняться в спальню по старой дубовой лестнице, единственной внушительной вещи во всем доме, он почти решил отказаться от идеи жить в Хонэме. Он продаст этот дом и эмигрирует на остров Ванкувер или в Новую Зеландию и тем самым установит непреодолимый барьер между собой и этим милым, волевым лицом, которое с тех пор, как он в последний раз видел его пять лет назад, приобрело легкий отпечаток суровости.