Красный оазис - Рене де Пон-Жест

Смеркалось. Над Жемчужной рекой поднимался легкий туман, и суда всех национальностей, стоявшие в ее водах, казались какими-то фантастическими призраками. В камышах засыпали последние птицы. Лилии закрывали на ночь свои лепестки, а кувшинки ложились на волны, как бы повинуясь звукам гонга, призывавшим к вечерней молитве, к ночному отдыху.

На правом берегу реки, единственном водном пути между Макао и Кантоном, ярко сияла огнями богатая вилла, точно остров звуков и света во мраке и безмолвии. Далекое эхо разносило веселые переливы оркестра. Тысячи пестрых фонариков придавали что-то волшебное ее роскошным садам. Непрерывно рвались пестрые ракеты, описывая в небе причудливые дуги, и падали в рисовые поля, пугая диких голубей, метавшихся во мраке.

Эта была вилла молодого Линга Та-ланга, пышно и весело справлявшего свою свадьбу.

Гости как будто забыли про время. Напрасно поджидали их разукрашенные флагами лодки и паланкины. Напрасно Линг мечтал о минуте, когда дверь закроется за последними гостями, чтобы войти в брачный покой и наконец увидеть ту, лицо которой было ему так же незнакомо, как и ей — его собственное. Ибо соблюли они древний обычай Срединной империи, где супруги узнают друг друга лишь тогда, когда их судьбы связаны навеки.

Линг знал, что жену зовут Лиу-Сиу, и что десятилетняя девочка не могла бы надеть ее розовых атласных башмачков. Отец его, Линг Тиэн-ло, один из видных торговцев Кантона, сказал ему, что пора оставить пустую, разгульную жизнь и что он подыскал ему достойную супругу. И сын повиновался. Он обменялся со своею суженой обычными подарками, и три месяца спустя роскошный паланкин палисандрового дерева с инкрустациями из слоновой кости переступил порог его виллы.

Из паланкина вышла окутанная дымкой вуалей, затканных золотом и серебром, та, что стала его вечной спутницей и супругой. Служанки быстро увлекли ее в брачные покои. Но Линг утешал себя мыслью, что эти комнаты убраны со всею роскошью и изысканностью китайского вкуса, и каждая мелочь, попадающаяся на глаза Лиу-Сиу, без слов докажет ей его любовь.

Но шум и блеск праздника отвлек его от долгих размышлений.

Дом был буквально запружен народом. Среди гостей было много незнакомых лиц, потому что, по законам китайского гостеприимства, двери дома должны быть открыты для всех, желающих переступить его порог.

Среди всей этой толпы Линг чувствовал себя как в лесу. Приходилось все время отвечать на тосты, и к закату солнца голова его трещала от шума и хмеля, и он мечтал об одном — как бы поскорее исчезнуть и подышать в саду вечерней прохладой.

Он знал, что гости столпятся на террасе, как только кантонские акробаты начнут представление, и рассеянно прислушивался к льстивым поздравлениям и громкой музыке оркестра.

Линг так устал, что не заметил двух странных и совершенно не похожих друг на друга гостей. Оба не спускали глаз с новобрачного и совершенно не принимали участия в общем веселье.

Первый был юноша с бледным, строгим и печальным лицом ученого. По его одежде и медному шарику на шапке легко было узнать астронома из пагоды Фо. Вошел он одновременно с паланкином невесты. Горестным взглядом глядел он ей вслед. Но когда двери брачного покоя захлопнулись за нею, он смешался с толпою и долго бродил по вилле, не сливаясь с общим весельем. Несколько раз направлялся он к двери и каждый раз возвращался обратно, точно его удерживал какой-то непреодолимый магнит. Несколько раз Линг Та-ланг приветствовал его дружеской улыбкой, и молодой ученый отвечал на поклоны, так болезненно и натянуто улыбаясь, что всякий другой, менее ослепленный любовью, обратил бы на это внимание.

Другой гость еще резче выделялся на общем фоне. Он был очень высок, худощав и вульгарен, несмотря на роскошный костюм негоцианта. Его большие выпуклые глаза то и дело наливались кровью и смотрели на Линга магнетическим взглядом, а толстые красные губы подергивались насмешливо-жестокой улыбкой, придавая его лицу грубое и животное выражение.

Незнакомец пришел на пир в сумерки, и хозяева так и не заметили его появления — верно, потому, что он все время оставался в саду. Можно было подумать, что он пришел не на свадьбу, а для изучения плана сада, каждого тенистого уголка, каждой аллеи.

Заметив молодого ученого, незнакомец скрыл сверкнувшую на лице радость и двинулся в галерею, где жонглеры и акробаты готовились начать представление. Стараясь не обращать на себя внимание, незнакомец не отставал от молодого ученого и, когда прозвучали удары гонга и публика ринулась к галерее, подошел к нему вплотную. Пользуясь давкой, он быстро отрезал веер, висевший на поясе у молодого человека, и нырнул в толпу, уступая место любопытным. Кража была сделана так ловко, что никто ничего не заметил.

Видя, что внимание публики направлено на акробатов, Линг Та-ланг выскользнул из толпы и со вздохом облегчения спустился в сад. С нежностью взглянул он на занавешенные окна жены: еще несколько минут, час самое большее — и они узнают наконец друг друга.

Незнакомец спрятал под платьем украденный веер и быстро вышел с противоположного конца галереи, не спуская глаз с жениха. Прячась в тени деревьев, пошел он по аллее, параллельно той, по которой шел Линг.

По-видимому, он твердо знал, что в ста шагах, в чаще кактусов и алоэ, обе дорожки скрещиваются.

Фонарики понемногу догорели. Парк погрузился во мрак и безмолвие. Ровно час спустя кто-то быстро и властно постучался в двери брачного покоя. Служанки закрыли лица вуалями и открыли двери, впуская того, кто пришел сюда как господин. Затем, не оборачиваясь и не поднимая глаз, вышли и тихо заперли за собой двери.

Глубокое молчание царило над виллой. Только с Жемчужной реки долетали тягучие песни гребцов, а с дороги — голоса носильщиков, разносивших по домам запоздавших гостей Линг Та-ланга.