Друид - Клауде Куени

Март года 695 по римскому летосчислению ^[1].

На какое-то мгновение мне показалось, что вдалеке, у противоположного края долины, я вижу фигуры трех всадников. Германских всадников. Но похоже, зрение обмануло меня. Уже в следующий миг мои глаза не различали ничего, кроме однообразного ландшафта.

Я улегся на живот и с плоского выступа скалы, служившего мне наблюдательным пунктом, окинул взглядом долину, распростершуюся далеко внизу. Яркое весеннее солнце слепило глаза, заставляя щуриться. Я благодарил богов за то, что по их воле был рожден в этой жизни кельтом в племени рауриков. Нежась под теплыми лучами, я закрыл глаза и попытался ощутить запах пряностей, исходивший от куска свинины с хрустящей корочкой, почувствовать вкус поджаренных пиниолей ^[2], семян тмина и тимьяна, залитых медом ядер миндаля, только что смолотого перца и корня сельдерея. Я представил себе, как нубийская рабыня подает мне рыбу и греческое вино, настоянное на смолах. В моем имении, расположенном в Массилии, у меня было абсолютно все. Ведь оно существовало только в моем воображении.

Не раз я ловил себя на том, что сладкие мечты вырывают меня из суровой реальности прямо среди бела дня. Друид Сантониг сказал однажды, что заветное желание обязательно исполнится, если как можно чаще представлять себе в мельчайших подробностях, чего ты хочешь от жизни. Тогда все внутренние силы будут направлены на осуществление мечты, и человек со временем начнет интуитивно принимать верные решения. Воображаемое станет реальностью.

Однако сегодня с моим воображением что-то было явно не так. Нубийская рабыня замерла на месте и превратилась в римскую мозаику, которая в следующее мгновение рассыпалась на мелкие кусочки. Я почувствовал отвратительный запах протухшей рыбы. Оказалось, что во всем виновата Люсия. Она лежала рядом со мной, словно Сфинкс, вытянув перед собой передние лапы и высоко подняв голову. Казалось, она что-то почуяла или услышала. У Люсии была короткая белая шерсть, но все ее тело покрывали черные пятна, а над глазами и рядом с пастью виднелись огненно-рыжие отметины. Римляне считали, что такие собаки, как Люсия, у которых шерсть была трех цветов, ни на что не годились. Именно поэтому Кретос, греческий торговец из Массилии, который продавал вино и считал себя в большей степени римлянином, чем любой коренной житель этого города, оставил Люсию на нашем дворе. Ему было лень топить щенка.

На севере Кретос появлялся раз в году. За шестьдесят дней он перевозил свои амфоры с вином через Родан, Арар и Дубис, чтобы остановиться в Весонтионе, столице кельтских секванов. Здесь он продавал большую часть привезенного с собой вина, а на вырученные деньги покупал красную шерстяную ткань, железные инструменты и золотые украшения. Затем Кретос перемещался вдоль Ренуса по суше. В то время как его слуги и рабы сопровождали корабли с купленным товаром, направлявшиеся на юг, купец переливал оставшееся вино в кельтские бочки и продавал его в попадавшихся на пути селениях, расположенных вдоль реки. Он бывал даже в краю, о котором сложили множество легенд и мифов — в дикой Германии, как называли те земли римляне. Но Кретосу не было дела до всяких россказней. Для него существовали только те, кто покупает его товары, и те, кто не хочет делать этого. Ариовист же, царь свевов, который совсем недавно обосновался к западу от Ренуса, был хорошим покупателем, и ничто не мешало ему тратить накопленные во время многочисленных набегов несметные богатства. Как правило, Кретос заезжал в оппидум кельтского племени рауриков, расположенный у изгиба Ренуса. Отсюда купец направлялся дальше, на запад, к Арару. Там его уже ждали корабли, трюмы которых были забиты товарами. Проделывая такой путь, Кретос заходил и в наше селение — к этому его вынуждала непрекращавшаяся зубная боль. Торговец вином твердо верил в то, что хоть немного облегчить мучения ему помогает только отвар из трав, приготовленный друидом Сантонигом. Это зелье хранилось недолго, но у Кельтилла всегда был наготове небольшой бурдюк с отваром, который он обменивал на бочку неразбавленного вина — чаще всего сабинского, четырехлетней выдержки. Мы всегда радовались нечастым визитам Кретоса. Торговец рассказывал самые свежие новости — от него мы узнавали о событиях, происшедших не более полугода назад. Позапрошлым летом Кретос покинул наше селение рано утром и выступил в путь еще до восхода солнца, потому что собирался сделать крюк и побывать в Генаве. Ночью его сука привела щенка, тело которого было покрыто пятнами трех цветов, и торговец оставил его в деревне. Если же кто-нибудь, проходя через наше селение, бросает на произвол судьбы щенка, то животное непременно попадает под мою опеку. Все собаки в деревне давно усвоили одну простую истину: стоит лишь подбежать ко мне и приветливо замахать хвостом, как они тут же получат какое-нибудь угощение. Конечно, если у меня есть чем поделиться. Так вот, я назвал щенка Люсия и выкормил его козьим молоком. С тех пор Люсия не отходит от меня ни на шаг, а все остальные собаки давно привыкли, что она всегда получает лучший кусок. Уж я-то прекрасно знаю — ни один щенок не может выжить без матери. Но если такое случается, значит, жизнь ему решили оставить сами боги.

Люсия уже во второй раз широко разинула пасть, обнажив острые клыки, и я вновь почувствовал ее зловонное дыхание. Отвратительный запах протухшей рыбы натолкнул меня на мысли о Риме. Я опустил голову на сложенные руки и попытался уснуть, чтобы вновь увидеть мое имение в Массилии. Но Люсия, похоже, никак не хотела оставлять меня в покое. Она прикасалась своим влажным носом к моим рукам, лизала уши и затылок. Ощущение было такое, будто меня погрузили в амфору, наполненную испанским рыбным соусом. Образы нубийских рабынь исчезли, словно тонкая струйка дыма, развеянная внезапно налетевшим сильным порывом ветра.

— Друиды идут!

Я вскочил на ноги и внимательнее присмотрелся к происходящему в нашем поселке, который приютился на берегу протекавшего через долину ручья. Стало заметно холоднее. Туман начал рассеиваться. Теперь я совершенно четко видел трех всадников, быстрым галопом мчавшихся вниз к ручью. Довольная собой, Люсия подняла голову, шерсть у нее на шее вздыбилась. Сейчас она выглядела почти как настоящий кельт, который неоднократно смачивал волосы жесткой водой с известью, а затем высушивал их, чтобы они торчали во все стороны. Но Люсия беспокоилась не из-за друидов. Она почуяла какой-то другой запах, заставивший ее ощетиниться. И, клянусь Эпоной, это была не рыба! Далеко впереди, где Ренус отделял земли кельтов от земель германцев, собиралось огромное черно-серое облако. Я прищурил глаза, надеясь получше рассмотреть, что там происходит. Это был дым, поднимавшийся из Ариалбиннума, оппидума рауриков.