Джунгли - Джек Дю Брюль

Восточный Китай, 1281 год

Густой туман заполнял долину, окутывал окружающие горы. Трепеща от ветерка, он создавал впечатление, что вершины дышат. Густые леса казались не отдельными деревьями, а сплошной массой. Не слышалось шагов животных, ступающих по ковру из палой листвы и сосновой хвои, не раздавалось птичьего пения. Стояла внушающая суеверный страх тишина. Даже армейские лошади притихли в этой непроницаемой мгле. Лишь изредка негромкий топот копыт выдавал их присутствие.

Солнце медленно съело дымку, и верхняя часть замка появилась из тумана, словно всплывая. Казалось, она висит над землей. Черепичная крыша блестела от влаги. Затем показались окружающие город высокие стены. Зубцы крепостного вала были ровными, как зубы дракона. Издали на стенах было хорошо видно стражей: они расхаживали, небрежно положив копья на плечи. Стражи знали, что войско великого хана рядом, но, похоже, верили, что укрепления города неприступны.

В Китае считалось, что деревня без защитной стены все равно что дом без крыши, поэтому даже самая крохотная деревушка укрывалась за валами или на худой конец за частоколом. Осада и оборона стали основными методами ведения войны, и за тысячелетие тактику довели до совершенства.

До покорения Китая монголы вели войну легкой кавалерией: внезапно появлялись из степей и истребляли врагов в молниеносных налетах, – но потом приспособились к китайским методам – правда, нехотя. Уходили недели, месяцы, иногда годы, чтобы проломить стены укрепленного города, заставляя пленных рабов засыпать рвы, орудовать тараном под дождем стрел, несущихся со стен, поступать вопреки врожденному желанию быстрой победы.

Если все шло как планировалось, если солнце съедало туман, то применялась новая стратегия, превращающая каждый укрепленный город в ловушку, откуда нет выхода. Те немногие военачальники, что еще не объявили о своей верности хану, либо объявляли об этом, либо быстро гибли.

В течение недели войско из пятисот всадников и тысячи пеших воинов ждало в лесу, у самой границы городских полей. Урожай был убран, желтая стерня низко скошена. Это давало лучникам в крепости превосходную возможность перебить всех, у кого хватило бы глупости пойти в лобовую атаку. Да и убранный урожай означал, что на время долгой осады защитникам хватит продовольствия. Если стены не падут до наступления зимы, монголы скорее всего уйдут на север, в свою столицу, и до весны не вернутся.

Тысячник Хенбиш получил от хана приказ взять этот город до того, как на крышу его дворца ляжет первый снег. Ни разу не удостоенный присутствием хана, тысячник не хотел разочаровывать повелителя, словно тот был его лучшим другом. Сожалел только, что великий вождь прислал наблюдать за битвой своего эмиссара. Притом такого уродливого: с землистым цветом лица, с большим крючковатым носом да еще с дьявольскими глазами. Его борода особенно не нравилась Хенбишу. У него самого росли только вислые усы и редкие волоски на подбородке, а у этого наблюдателя вся нижняя часть лица была скрыта за густыми черными завитками.

Тысячник Хенбиш не сооружал, как при прежних осадах, десятки штурмовых лестниц и башен, не строил камнеметы и катапульты. Он лишь привел достаточно рабов, чтобы обеспечивать нужды воинов, и построил две деревянные башни – они высились в поле, у самого предела досягаемости стрел лучников. Наверху башен стояли большие медные конусы, обращенные отверстиями в небо. Внутри они были покрыты тонким слоем серебра, начищенного так, что ослепляли, как солнце. Под каждым труба, напоминающая ствол маленькой пушки, поднималась из деревянного ящика, служащего опорой двух с половиной метровому конусу. Все это верхнее сооружение, находящееся почти в пяти метрах над землей, могло подниматься и вращаться на крепком шарнире. Если у ханского посла были какие-то вопросы относительно этих странных башен, то он их не задавал.

Уже неделю красная юрта стояла у высоких, накрепко запертых ворот города. По монгольскому обычаю сперва разбивали белую юрту, и вожди города получали возможность обсудить условия сдачи, не опасаясь за свою жизнь. Когда на смену белой приходила красная шерстяная, это означало, что штурм близится. Когда красную юрту убирали и ее место занимала черная, это означало, что всех в городе ждет смерть.

После того как красная юрта стала раскачиваться и раздуваться от ветра на дороге у самых ворот, погода испортилась: то шли дожди, то небо заволакивало густыми тучами. Теперь ожидался первый ясный день, и Хенбиш, как только уверился, что солнце съест последние остатки тумана, приказал рабам на невспаханных полях убрать красную палатку и разбить другую.

Лучники начали стрелять в рабов, едва те оказались на расстоянии выстрела. Град стрел, такой густой, что казался сплошной массой, усеял землю вокруг людей. Попадали стрелы и в плоть. Четверо рабов упали на месте, еще двое с трудом шли вперед с торчащими из тел тонкими деревянными древками. Остальные бежали под защитой большой, увязанной в узел черной палатки.

Тут же была отправлена замена. Люди бежали зигзагами, мешая лучникам целиться. Большинство уцелело, но несколько человек упали ничком, отчего стрелы вошли в их тела еще глубже. В общей сложности потребовалось двадцать человек, чтобы разбить палатку; из них вернулись к монгольским позициям всего пятеро.

– Кажется, немного расточительно, – заметил наблюдатель. Его сильный акцент резанул ухо Хенбиша.

– Так принято, – ответил Хенбиш, не поворачивая коня. – Белая палатка, красная, черная, смерть.

– Хан не говорил, почему этот город штурмуют. Ты знаешь?

Хендишу хотелось резко ответить, что у хана свои соображения, но с этим человеком требовалось обращаться почтительно из-за его статуса.

– Местный военачальник, – вежливо произнес Хенбиш, – в прошлом году не выплатил хану все налоги. Сумма пустяковая, хан по своей щедрости мог бы не обратить на нее внимания, однако ханский почтовый курьер подслушал, как он похвалялся своим воровством.

Империя славилась почтовой службой: вдоль всех главных дорог стояли дома для отдыха, чтобы всадники могли поменять лошадей и скакать дальше или передать послания отдохнувшим курьерам, которые уже ждали. Таким образом, вести со всех концов обширных владений достигали хана за недели, иногда даже за дни.

– Такое нарушение закона, – продолжал Хенбиш, – не может оставаться безнаказанным.

– Отдавайте кесарево кесарю, – велел эмиссар.

Тысячник пропустил незнакомую цитату мимо ушей и поднял взгляд к небу. Последние остатки тумана исчезали, оставляя над полем битвы голубое небо. Он развернул коня, чтобы взглянуть на ожидающих позади воинов. Все они были покрыты бамбуковой броней, сидели на сильных лошадях, потомках животных, что позволили монголам атаковать, а потом удерживать эту часть континента. У каждого всадника свисал с седла специальный мешок. Ткань была водонепроницаема, содержимое мешков тщательно отмерили и смешали лучшие алхимики Хенбиша. Позади конницы стояли ряды пехотинцев, вооруженные копьями длиной в два человеческих роста. Наконечники их были заточены до бритвенной остроты.