Бог Войны - Бернард Корнуэлл

В кольчуге, даже покрытой светлым льном, летом жарко. Металл тяжелый и греет нещадно. Под кольцами кожаная подкладка, тоже теплая, а солнце этим утром жарило как печка. Мой конь беспокоился, его донимали мухи. Среди холмов, прижавшихся к земле под полуденным солнцем, не гулял ветерок. Мой слуга Алдвин нес копье и окованный железом щит с волчьей головой Беббанбурга. Вздох змея, мой меч, висел у меня на левом бедре, рукоять раскалилась так, что невозможно дотронуться. Шлем с серебряным навершием в виде волчьей головы был приторочен к луке седла. В битве он полностью закрывал голову и плотно сидел на ней, благодаря кожаной подкладке, а нащечники завязывались над губами, поэтому враги видели только мои глаза, обрамленные сталью. Им не увидеть ни пота, ни шрамов от войны длиною в жизнь.

Они увидят голову волка, золото на моей шее и толстые браслеты, полученные в бою. Они меня узнают, и самый храбрый или самый глупый захочет убить ради славы, которую принесет моя смерть. Вот почему я привел к холму восемьдесят три воина, ведь чтобы добраться до меня, сначала придется разделаться с ними. Мы воины Беббанбурга, дикая волчья стая с севера. И с нами один священник.

На священнике, ехавшем на одном из моих жеребцов, не было доспехов, и он не имел оружия. Он был в два раза моложе меня, но на висках уже показалась седина. Вытянутое, чисто выбритое лицо, проницательные глаза. Поверх длинной черной рясы на его шее висел золотой крест.

— Тебе не жарко в таком наряде? — проворчал я.

— Неприятно, — признался он.

Мы говорили по-датски, на его родном языке и языке моего детства.

— Почему я вечно дерусь не на той стороне? — спросил я.

Он улыбнулся.

— Даже тебе не уйти от судьбы, лорд Утред. Ты должен исполнять волю Божью, хочешь того или нет.

Я подавил ответную резкость и молча стал всматриваться в долину, обширную и безлесную, где солнце отражалось от бледных скал и трепетало в серебре небольшого ручья. Повыше, на восточном склоне холма, паслись овцы. Пастух нас заметил и пытался отогнать своё стадо подальше к югу, но два его пса, усталые, голодные и разморённые зноем, скорее пугали овец, чем сгоняли. Бояться пастуху нас нечего, но он увидел всадников на холме и отблески солнца на нашем оружии, и это его напугало. В глубине долины виднелась старая римская дорога, теперь не более чем утоптанная тропа, окаймленная наполовину вросшими в землю камнями. Дорога шла вдоль ручья, прямая, как древко копья, а дальше, сразу под тем холмом, где мы выжидали, сворачивала на запад. Над поворотом дороги кружился ястреб, его неподвижные крылья скользили по тёплому воздуху. Вдали, на юге, мерцал расплывавшийся горизонт.

И в этой дымке возник один их моих разведчиков. Он нёсся галопом, и это значило лишь одно — приближается враг.

Своих воинов и священника я отвёл назад, где мы оказались ниже линии горизонта. Я взялся за рукоять Вздоха змея, потянул меч из ножен и снова вложил обратно. Алдвин подал мне щит, но я покачал головой.

— Дождись, пока мы их не увидим, — распорядился я, отдал ему свой шлем, спешился, и вместе с сыном и Финаном поднялся на хребет, где мы залегли, пристально глядя на юг.

— Всё словно как-то не так, — сказал я.

— Судьба, — сказал Финан. — Судьба, вот ведь сука.