Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло - Валерий Подорога Страница 36
Время после. Освенцим и ГУЛАГ: мыслить абсолютное зло - Валерий Подорога читать онлайн бесплатно
9. Великими исследователями новейших форм тирании — А. Лосевым, С. Эйзенштейном, М. Бахтиным — было установлено, что тираническая власть несет с собой избыток в средствах и условиях господства над другими. Тиран или авторитарный Господин-монстр не отделяет свое (иногда законное) право управлять другими от наслаждения властью. Вот что соблазняет любую человеческую личность, вдруг оказавшуюся на вершине и не готовую к тому, чтобы адекватно оценить все последствия ее присвоения. Когда влечение к власти неотличимо от влечения к Эросу, именно тогда власть выходит за свои границы и превращается в некую повседневную оргию, венценосный Тиран нарушает все человеческие запреты ради наслаждения тем, чем он обладает целиком и что разделить с кем-либо невозможно. А. Арто пишет большое исследование «Гелиогабал, или Коронованный анархист», объясняющее феномен абсолютной власти римских цезарей и их безумие; он приходит к выводам, которые позднее формулирует А. Лосев: там, где власть становится чьей-то собственностью, она требует инцеста и преступления [177]. Э. Фромм видит в Гитлере особый случай патологии власти («некрофилии»), который нельзя объяснить только особенностями детских травм [178]. Абсолютная власть у М. Бахтина толкуется через гротеск, — снижающе-смеховое разоблачения власти, опрокидывание властной пирамиды на римских карнавалах и парижских «праздниках осла», унижения и переворачивание всех масок господства. Тиран Сталин был оскорблен манерой С. Эйзенштейна представлять образ русского самодержца в виде набора чрезмерных по выразительности «гримас», «жестов», «оскорбительных снижений и профанаций» (третья серия «Ивана Грозного») [179].
10. Для Фуко гротескность власти определяется ее гротескностью, и это не тавтология (не «логическая ошибка»), Принимая «последние» решения, причем «за всех» и «ради всех», единоличная власть начинает выглядеть смешной, недостойной, низкой, лживой, преступной, жадной, надменной, безответственной и пр. Гротескность — это, если угодно, синергетическое качество власти, ее саморазоблачение и ее сущность. Как только субъект власти (Первое лицо) авторизуется и власть становится личной, т. е. присваивается им, так тут же вспыхивает вся ее характерная скрытая ранее гротескность, неспособность правителя представить себя в ореоле чего-то неприкосновенного, высшего, Богом данного своему народу… Отсюда смех Бахтина, злорадство и критический пыл Лосева, радость разрушения и «жестокости» Арто, издевательская карикатурность образов Эйзенштейна. Вопрос Фуко: может ли бесчестие правителя стать предметом большой теории? И другой вопрос, который может последовать за этим: есть ли нравственные ограничители для самой власти, что-то вроде нестираемого кода поведения? Может ли власть избежать той автономии, самодостаточности, той изоляции от общества, которой она постоянно добивается (особенно в авторитарных режимах) и которая прямо ведет к Преступлению? Другими глазами, гротескность является важнейшим показателем вырождения класса властвующих правителей, именно она указывает на монструозность власти, на ее преступную природу [180].
11. В русской философской культуре конца XIX и начала XX века сохранялся сильный интерес к исследованию платоновского Эроса. Стоит упомянуть об открытом фаллическим культе В. В. Розанова и «уклончивом, неясном» у П. Флоренского, работы Н. Бердяева, Мережковского, Б. Вышеславцева [181]. В известных своих трудах Лосев с каким-то невероятным воодушевлением рассматривает каждую историческую эпоху с точки зрения соотношения платоновского Эроса и тиранической власти (по сути дела, отождествляя их). Произведения, в которых затрагивается тема, которую можно определить как политический приапизм: «Очерки античного символизма и мифологии» (1929), «Эстетика Возрождения» (1978), «Римская эстетика» (1979). Вот весьма впечатляющие заметки Лосева по поводу платоновской философии эроса, сделанные им в разное время. Например: «Фаллос и есть, по моему ощущению, основная интуиция платонизма, его первичный прамиф. Не свет просто, не освещенное тело просто, но именно фаллос, напряженный мужской член со всей резкостью своих очертаний. Кроме того, поскольку основным ядром в платоновской идее является именно эйдос, то речь может идти только о мужском поле. И не фаллос в своих функциях реального оплодотворения и деторождения, — нет, далеко не это есть платонический прамиф. Нет, это, может быть, какой-нибудь иудейский (или еще иной) прамиф. А платонизм строится не на этом. Платонизм строится на непорождающемся фаллосе, на фаллосе без женщины, на однополой и безличностной любви» [182]. Этот вывод получает развитие в следующем пассаже:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments