Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин Страница 26

Мы сейчас говорим лишь о регионах, позже получивших название «электоральные султанаты». Их в России было и остается не более двух десятков, общий объем их электорального потенциала не превышает 15 млн голосов, притом что в стране свыше 100 млн избирателей. Так что реальная судьба президентских выборов 1996 г. решалась не в султанатах, а в урбанизированной «большой» России. Где элиты, СМИ, избиратели и члены избирательных комиссий менее податливы административному манипулированию и где грубый фальсификат играл меньшую роль. Именно там и победил Б. Ельцин.

Иными словами, фальсификат был — как не быть после трех поколений советских игр в голосование. Но, во-первых, его суммарный вклад по абсолютной величине был меньше реального разрыва между Ельциным и Зюгановым. Во-вторых, он был географически зажат на территории небольшого числа зон «особой электоральной культуры». В-третьих, он не был централизован; наоборот, активно использовался консервативным руководством «национальных окраин» в борьбе против Центра и его нововведений. В урбанизированной («основной») части страны голоса считали честно — во всяком случае, заметно честней, чем позже при Путине и Чурове.

Сомнения имеются только насчет лужковской Москвы и шаймиевской Казани, где в первом туре имелись статистические признаки смещения в пользу Ельцина — впрочем, довольно умеренного. Но в целом у Кремля просто недоставало административных ресурсов, чтобы централизованно манипулировать результатами.

Наконец, в-четвертых (самое смешное!), основная часть фальсификата была направлена в пользу Зюганова. По крайней мере, в первом туре, когда и решалась судьба кампании. Естественно, в современной агиографической версии «лихих 90-х» как царства мрака все ровно наоборот. Странно, если бы было иначе.

Выборы 1996 г. — хороший пример расхождения между действительностью и социальным мифом. Но сейчас речь о более глубоком разрыве: политическое пространство России по агиографической традиции мыслится как сплоченное, однородное и неделимое. А на самом деле в нем взаимодействуют совершенно разные политические культуры. За их удержание в формальном единстве постсоветский Кремль вынужден дорого платить.

Возьмем Дагестан, тот же первый тур президентских выборов 16 июня 1996 г. Старосоветские элиты республики обеспечивают Г. Зюганову максимальный для всей страны результат: 63,2 %. Каким образом обеспечивают, мы не знаем. Но благодаря публикации данных в разрезе ТИК видим, что в основном за счет дагестанской глубинки, где устойчиво фиксируется явка более 75 % и удивительно сплоченное (70 % и более) голосование за Зюганова. Столичная Махачкала дала более скромный результат. Там в Кировской, Ленинской и Советской ТИК при средней явке около 57 % за Зюганова проголосовали 60,6 %. Потому что город: показатель явки ниже среднереспубликанского почти на 20 процентных пунктов, поддержка Зюганова на 10 процентных пунктов ниже, чем на селе.

Цифры не выглядят невероятными, это вполне может быть правдой. А может и не быть. Особенно если речь о республиканской глубинке. Альтернативных сведений от независимых наблюдателей для сравнительного анализа в ту пору не имелось. Данные по участкам, необходимые для серьезного статистического анализа в стиле С. Шпилькина, тогда не публиковались.

В итоге Махачкала (Дагестан) и Владикавказ (Северная Осетия) стали двумя уникальными региональными столицами (обе республиканские, обе с Кавказа), где Зюганов в первом туре набрал более 50 % голосов. У Ельцина такое получилось в 13 региональных столицах, среди которых такие гиганты, как Екатеринбург (за Ельцина 70,1 %), Пермь (62,4 %), Москва (61,2 %), Казань (60,5 %). Лишь по статистической случайности в эту группу не попал Петербург, где у Ельцина было 49,6 %, а у Зюганова 14,9 %. Результат в Москве и Казани, как уже сказано, вызывает сомнения, но возможный масштаб приписок здесь вряд ли более 10 процентных пунктов. Обычно, если снять фальсификационные наслоения, Москва и Петербург голосуют довольно похоже. Едва ли «чистый» результат Ельцина в столице был менее 50 %. В любом случае среди голосующих москвичей сторонников Зюганова было в три-четыре раза меньше.

Суммарное число избирателей в Махачкале и Владикавказе 0,43 млн. Суммарное число избирателей только пяти крупнейших городов, где Ельцин набрал более 50 % (то есть как бы победил в первом туре), 9,7 млн. В 20 с лишним раз больше. Это если без Питера. Если же добавить еще и Петербург, где Ельцин трехкратно опередил Зюганова и до победы в первом туре недобрал лишь 0,4 %, то электорат первой пятерки супергородов составит 12,9 млн. В них Ельцин набрал минимум в три раза (Казань, Петербург) и максимум в 10 раз (Екатеринбург) больше Зюганова. Большой отрыв в Екатеринбурге и Перми понятен — здесь добавился уральский патриотизм.

Понадобилось 20 лет промывания мозгов, чтобы у людей появилось ощущение, что на самом деле в 1996 г. победил «другой». Цель промывания тоже понятна: закрепить в коммуникативной памяти шаблон кошмарных 90-х и дать понять, что электоральное жульничество путинской эпохи никакая для нас не новость: «всегда так было».

Нет. Было, но не так. Не так нагло, не так консолидированно, ограниченно в территориальном смысле и очень противоречиво в разных регионах.

Несомненно следующее:

1) Ельцин в первом туре победил в крупнейших городах страны с диверсифицированной демократической культурой, где помыкать избирательными комиссиями и фальсифицировать результаты сложнее, чем в национальной глубинке;

2) его победа (показавшая себя уже в первом туре) была бесспорной даже для противников; по итогам кампании Зюганов, набравшись мужества, честно поздравил соперника с победой. Второй тур на этом фоне был уже формальностью — отрыв в густонаселенных урбанизированных регионах был слишком велик;

3) поддержка Зюганова (а она немаленькая: 32,03 % в первом туре) была сосредоточена на политической периферии. Выражаясь советским языком, в «национальных окраинах», где еще сохранились в нетронутом виде сталинские традиции электорального менеджмента. Ельцин показал себя президентом столиц; Зюганов — президентом провинции, главным образом национальной, с тем самым «управляемым электоратом».

Вернемся в Дагестан. В первом туре 16 июня 1996 г. при 63,2 % за Зюганова (в два раза больше, чем в среднем по стране) у Ельцина лишь 28,6 %. Сегодня на президентских выборах и вообразить нельзя такого конкурентного расклада. Тем более в Дагестане. Поддержка Ельцина была сосредоточена в основном в Дербенте, Каспийске (военный город с русским населением) и Южно-Сухокумске, куда руки республиканского руководства в ту пору не дотягивались. Но в целом по республике у него более чем двукратное отставание.

Однако наутро после первого тура всем начальникам, которые умеют пользоваться калькулятором, становится предельно ясно, что через две недели во втором туре побеждает Ельцин. Неотвратимо; других вариантов просто нет. Занявшие третье, четвертое и пятое места А. Лебедь, Г. Явлинский и В. Жириновский в сумме набрали более 27,5 % (еще раз отметим конкурентный расклад). Все они позиционировали себя как жесткие антикоммунисты. Понятно, во втором туре большая часть их избирателей так или иначе отходит к Ельцину. Публичное соглашение между офисом президента и А. Лебедем перед вторым туром заметно укрепило эту тенденцию. А Зюганов, ориентировавшийся на административный ресурс консервативной периферии, весь свой потенциал бросил на весы уже в первом туре. Дополнительной явки не выжмешь. Дополнительных голосов тоже. Поражение коммунистов висело в воздухе: крупные города сказали свое решающее слово. Ельцину с его инфарктом можно было даже не показываться на людях — довести процесс до конца было делом техники.