Интеграция и идентичность. Россия как "новый Запад" - Дмитрий Тренин Страница 20

Ряд экспертов, в том числе Алексей Арбатов, совершенно справедливо утверждают, что СССР сошел с исторической сцены не потому, что «надорвался» в ходе гонки вооружений с США, в частности, пытаясь дать ответ американским «планам звездных войн»5. Советская политическая, экономическая, общественная система была создана в ходе борьбы с классовым противником внутри страны и вне ее. Более того, эта система, прошедшая серьезную проверку в годы Великой Отечественной войны, была как раз предназначена для того, чтобы функционировать в ходе непрерывной борьбы с противником, где «мирные» фазы чередовались с военными периодами – вплоть до «полной победы коммунизма во всем мире». Главным преимуществом советской экономики считалась именно ее способность к мобилизации ресурсов для войны и во время войны («холодная война» с ее непрекращавшейся гонкой вооружений была экономическим эквивалентом вооруженного конфликта). Аналогичным образом формулировались критерии устойчивости политических институтов («руководящая и направляющая роль КПСС», «бойцы» которой находились в непрерывной «борьбе» на различных «фронтах»), общественной системы («нерушимое монолитное единство партии и народа»), межнациональных отношений («дружба и братство народов СССР», формирование «советского народа как новой исторической общности»).

До тех пор пока эта стройная, хотя и крайне затратная во всех отношениях система сохранялась, любой разговор об интеграции СССР в мировое сообщество был бессмысленным. Миссия Советского Союза как раз заключалась в том, чтобы своим существованием и конкретными действиями способствовать реализации главной идеи «Манифеста коммунистической партии» – перехода от капитализма к коммунизму во всемирном масштабе. Советский Союз, как он был создан Сталиным, был конструкцией, где роль государства играла партия. Даже по своей структуре советское государство было принципиально отлично от западных. Номинальный глава государства, правительство и парламент были лишь агентами реальной власти. Это приводило к проблемам даже на уровне дипломатического протокола, в котором не было места для генерального секретаря КПСС и членов всемогущего Политбюро. Советским руководителям приходилось присваивать себе дополнительные титулы – главы правительства (Сталин, Хрущев) или главы государства (Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев), чтобы иметь возможность пользоваться протокольными привилегиями. Крах партии-государства неизбежно и практически немедленно привел к распаду Советского Союза.

Вполне логично, что в СССР любые призывы к сближению с Западом, выходившие за пределы формулы «мирное сосуществование есть форма классовой борьбы», квалифицировались как «антисоветская пропаганда», призванная расшатать советский строй изнутри, ослабить его. Официальная «марксистско-ленинская наука» тратила много усилий для «разоблачения» идей конвергенции социализма и капитализма как «идеологической диверсии».

Тезис о принципиальной несовместимости «двух миров», закономерной неизбежности их борьбы вплоть до «победы коммунизма во всем мире» имел для КПСС-СССР основополагающее охранительное значение. Этот тезис непременно сопровождал любые упоминания о «мирном существовании государств с различным общественным строем» при Хрущеве, о «разрядке международной напряженности» при Брежневе и т. п., ставил жесткие идеологические пределы любому политическому сближению с Западом. Реальная и наигранная воинственность советского социализма с его установками на борьбу имела внутреннюю сторону, охраняя посредством «доктрины Брежнева» социалистический строй в союзных СССР странах. «Социализм с человеческим лицом» – т. е. «мирный» социализм, отказавшийся от борьбы с классовым врагом, был с точки зрения советского руководства крайне опасен, так как предвещал разложение строя и, далее, утрату власти. Соответственно в то время как Чехословакия в период Пражской весны подверглась советской военной оккупации, неосталинский режим Чаушеску в Румынии, несмотря на его вызывающее внешнеполитическое фрондерство (и откровенную неприязнь к «гению Карпат» со стороны советских руководителей), получил возможность существовать на протяжении почти четверти века в особой «нише».

Тем не менее могильщиком коммунизма стала именно советская коммунистическая номенклатура. Непримиримость идеологов КПСС к идеям конвергенции была совершенно обоснованной. Критика различных буржуазных теорий в 1960-1970-е годы в советской идеологической литературе и в вузовских курсах внешне выглядела излишней, поскольку книги, излагавшие эти теории, были доступны лишь узкому кругу лиц, имевших разрешение на работу в спецхранах библиотек. Тем не менее именно эти теории, овладев умами некоторых из «критиков», стали постепенно расшатывать советский строй изнутри. Ирония истории при этом заключалась в том, что идеологическими «могильщиками коммунизма» стали именно «бойцы идеологического фронта» партии – вернее, те из них, кто был способен к критическому восприятию действительности (как западной, так и советской) и творческому мышлению. В обстановке «оттепели», наступившей после «развенчания партией культа личности Сталина», эти люди стали задумываться над вопросом, в каком направлении стране развиваться дальше.

Замечательно, что впервые собрал некоторых из этих людей вместе, создал из них группу советников высшего руководства не кто иной, как Юрий Андропов, советский посол в Будапеште в период венгерского «мятежа» 1956 г., ставший несколько лет спустя председателем Комитета государственной безопасности СССР. Впоследствии Георгий Арбатов, Александр Бовин, Федор Бурлацкий, Георгий Шахназаров, другие члены этой группы советников стали идеологами горбачевской перестройки. Наряду с «андроповской» группой в аппарате ЦК КПСС существовали и другие «рассадники либерализма». В их числе были сотрудники Международного отдела ЦК, курировавшие отношения с «еврокоммунистическими» партиями Италии и Франции, а также с социал-демократами ФРГ, сотрудники редакции издававшегося в Праге международного журнала коммунистических и рабочих партий «Проблемы мира и социализма». Сложные, но политически важные отношения с этими партиями требовали от представителей КПСС не только хорошего знания идеологических позиций партнеров, но и высокого уровня политического, экономического, философского образования в целом. С позиций этого более широкого взгляда еврокоммунизм и социал-демократия при близком знакомстве с ними оказывались достаточно привлекательными для советских партийных интеллектуалов. То, чего не мог бы достичь «классовый противник» – переубедить искреннего коммуниста, – становилось возможным в общении с «классовыми друзьями» – коммунистами и социал-демократами Западной Европы. В ходе этого общения у советских участников подспудно зрело убеждение в необходимости постепенной либерализации политического режима в СССР.

Таким образом, естественным и сравнительно безопасным путем идеологического выхода из коммунизма был социал-демократический уклон. Андрей Грачев, впоследствии ставший советником Горбачева, писал о социал-демократическом крыле в Международном отделе ЦК, в которое входили А. Черняев, В. Загладин, Г. Арбатов, Е. Примаков, О. Богомолов, В. Журкин, Г. Шахназаров, А. Бовин, Е. Амбарцумов, Е. Яковлев, Н. Шишлин, В. Лукин. По свидетельству другого помощника Горбачева, Анатолия Черняева, Международный отдел (вернее, его либеральное крыло) с 1970-х годов считался «интеллигентским, “ревизионистским”»6.