Заклятые друзья. История мнений, фантазий, контактов, взаимо(не)понимания России и США - Иван Курилла Страница 15

Это «наблюдение» американского дипломата ставит в тупик. Еще можно понять советских «шестидесятников», которые критиковали сталинский режим «эзоповым языком», наделяя в своих работах николаевскую Россию узнаваемыми чертами советского государства, хотя любой отечественный историк знает, как мало общего у этих эпох. Более того, многие американские дипломаты времен Николая I видели в России, напротив, быстрое развитие транспорта, восприимчивость к технологическим инновациям, высокий уровень науки и высшего образования. Американские путешественники первой половины XIX века на удивление хорошо относились к империи в отличие от француза А. Кюстина или английских критиков российского государства. Браун стал первым американцем, оставившим столь мрачное описание нашей страны.

Назначенный посланником США в Российской империи в 1850 году Нил Смит Браун (1810–1886) в ходе своей долгой общественной карьеры успел многое: воевал с индейцами и занимался сельским хозяйством, занимал пост губернатора штата Теннесси и основал колледж Пибоди в Нэшвилле. Как и большинство американских посланников XIX века, Браун не имел никакого дипломатического опыта к моменту отъезда в Россию. Российский дипломат Э. Стекль характеризовал его как человека «умеренных принципов и талантов». Браун провел весь срок своей службы в Санкт-Петербурге, покинув его лишь для кратковременного отпуска в Лондоне. В первую же зиму (1850) он заболел и попросил государственного секретаря Уэбстера об отставке. Подлечившись, Браун остался на посту вплоть до смены кабинета в Вашингтоне в 1853 году. За неимением дипломатической повестки дня он посвящал свои депеши крайне язвительным комментариям о жизни в России.

Следует отметить, что в середине XIX века собственно дипломатией посланникам США в России приходилось заниматься чрезвычайно мало. Актуальные вопросы двусторонних отношений, не так часто возникающие, полностью обсуждались российским посланником в Вашингтоне Александром Бодиско, пробывшим на посту 18 лет (Брауну во многих смыслах было далеко до Бодиско, который женился в свои 54 года на шестнадцатилетней американской школьнице и закатил по этому поводу такой бал, что о нем еще несколько десятилетий вспоминали мемуаристы как о главном светском событии довоенного Вашингтона). Нил Браун несколько раз за время своей миссии докладывал в государственный департамент, что ему «вообще нечего сообщать».

Свое свободное время американцы, занимавшие пост в Санкт-Петербурге, посвящали разным занятиям. Так, Чарльз Тодд (посланник в 1841–1845 годах) путешествовал и посещал светские приемы (где служил мишенью для шуток придворных дам за свое плохое знание французского языка и придворного этикета), Артур Бэгби (посланник в 1848–1849 годах) беспробудно пил, хотя в связи с началом революции во Франции работа для американского дипломата нашлась бы. Нил Браун постоянно сидел в миссии и составлял пространные депеши о кознях русской тайной полиции.

Браун не ходил на балы, не общался с местным обществом и подозревал всех окружающих в шпионаже. Свою жизнь он старался максимально изолировать от окружающей русской действительности. Приезжие американцы с удивлением замечали, что в петербургское жилище Брауна «входишь как в поместье южного плантатора».

В отличие от многих своих современников, приветствовавших быструю модернизацию Российской империи при Николае I, Браун предпочитал обращать внимание адресата своих депеш на то, что «Россия не может гордиться ни одним изобретением в механике, которое не было бы скопировано в Европе, ни единой книгой, которая стала бы признанным учебником… Все, что у них есть, заимствовано, за исключением их ужасного климата». Или писал: «Они (русские. — Прим. авт.) воюют на заимствованные деньги. И берут займы, чтобы построить свои железные дороги. Их лучшие корабли построены в Англии, а некоторые из них в Соединенных Штатах… Ни одна нация не нуждается сильнее в иностранцах, и ни одна не относится к ним так ревниво и неприветливо».

Браун не путешествовал по стране. Его впечатления о жизни в Санкт-Петербурге свелись к тому, что он назвал этот город «живым трупом» (dead alive place), где даже птицы не поют, «боясь, вероятно, что их может арестовать полиция». Он акцентировал свое внимание на секретности, ксенофобии и полицейском контроле, которые, по мнению посланника, пронизывали насквозь всю жизнь российского общества. «Секретность и тайна характеризуют все вокруг, — отмечал посланник. — Ничего из того, что стоит узнать, не публикуется».

Браун подчеркивал роль самодержца в функционировании государственной машины. В первую же встречу Николай произвел на американского посланника впечатление «энергичного и хорошо образованного императора», руководившего Россией «с бесшумностью и точностью хронометра». Спустя полтора года Браун, однако, сравнил царя с Филиппом Македонским, тираном и «противником народа», ведомым «враждебностью к народным установлениям, не признающей компромиссов и никогда не ослабевающей». Тем не менее, с точки зрения американца, уважения заслуживал тот факт, что Николай был последователен в своей политике: «Правительство России не обещает свободу и не дает ее». Браун также оценил, как сложно управлять огромной страной, «буквально загроможденной бюро и конторами, перешедшими пределы, поддающиеся быстрой и точной инспекции». Он сомневался, есть ли на земле правитель, «задача которого сложнее, чем у главы Российской империи».

Враждебность, вызванная отличиями российского общества от американского, примером которой в середине XIX века являлись депеши Нила Брауна, нарастала в течение следующих десятилетий. В американском обществе крепло убеждение в неправильности российского общественного устройства, подкреплявшееся, среди прочих факторов, публикациями Джорджа Кеннана (старшего) о сибирской ссылке и проблемами эмиграции. Образ Российской империи как жесткой государственной машины не давал объективной картины российской жизни. А данные Брауном оценки еще долго не ставились под сомнение новыми поколениями американских специалистов по России. Сами депеши Нила Брауна невостребованными пролежали в архивах Государственного департамента и американской миссии в течение восьмидесяти лет, пока в начале 1930‐х годов не попались на глаза американскому генеральному консулу в Ленинграде Энгусу Уорду. Уорд переправил депеши в Москву, где они были использованы Джорджем Кеннаном при составлении нового послания госсекретарю.

Почему впечатления Нила Брауна так хорошо «легли» на представления Кеннана и Буллита о Советском Союзе? Очевидно, что дипломаты не столько интересовались объективной реальностью, сколько фиксировали разницу в системе управления двух стран. Разрыв между США и Россией в области общественного и государственного устройства не позволял сфокусироваться не только на деталях, но и на различиях между царским режимом и Советской властью.

Такой расклад препятствовал серьезному изучению России: из одного текста в другой перетекали стандартные описания страны и народа, по сути заменившие собой по-настоящему аналитический подход к российской действительности.

Письма Брауна, которые использовали Кеннан и Буллит, содержали ряд стереотипов, которые оказались с одинаковым успехом применимыми к России времен Николая I, Советскому Союзу времен Сталина и, добавим, могут сгодиться для описания современной России. Однако делать из этого вывод о неизменной природе России и русского народа не стоит. Такой поверхностный взгляд не позволяет провести серьезный анализ процесса развития страны. Тот факт, что очевидные успехи модернизации России в течение полутора столетий, прошедших со времени написания депеш Брауна, были достигнуты без кардинального отказа от отмеченных им черт российской государственности, заставляет задуматься о широте вариаций исторического процесса.