Ярость - Фалько Страница 83

—Не веди себя как маленький ребёнок,— говорила она.— Хочешь назло им повредить связки и сустав? Назло врагу отморожу ногу, чтобы в бой не идти, так? А потом что? Через пару лет плечо будет так болеть, что сможешь предсказывать погоду не только в столице, а во всём регионе, заранее, за две недели,— она вздохнула и сказала немного мягче.— Доктор Шимов сказал — фиксатор на руке носить ещё неделю, не меньше. Лучше, конечно, две недели, а потом реабилитация.

—Давай, давай,— сдался уговорам Кузьма Фёдорович.— Я руку могу зафиксировать и без этой пластиковой хреновины.

Ректор отметил, что он едва заметно ощущает присутствие Кузьмы. Если он научится скрывать её, как это делает мистер Ма, многих его врагов ждут большие неприятности. Покачав головой, он направился к лестнице на второй этаж. В палатах для больных он бывал часто. Почти всегда, когда наследники благородных родов попадали сюда и родственники спешили явиться, чтобы высказать своё недовольство. Первые три палаты были одноместные, обставленные с максимальным комфортом. Весь медицинский корпус обошёлся институту в огромную сумму, часть из которой покрыли столица и спонсоры.

—Добрый день, Светлана Евгеньевна,— поздоровался ректор, заходя в палату.

Спинка кровати была поднята, чтобы пациент мог сидеть. Светлана Евгеньевна — невысокая красивая женщина, выглядела довольно молодо. Чёрные волосы, собранные в тугой хвост, констатировали с бледным лицом и белой пижамой. Круги под глазами, немного уставший вид — это были последствия использования большого количества сил, и только бледность указывала на болезнь. И ещё капельница, стоявшая справа от кровати, подсоединённая к здоровой руке.

—Здравствуйте, господин Наумов,— отозвалась женщина. Голос спокойный, уверенный, как и взгляд.

—Не будете против, если я присяду рядом с кроватью?

—Конечно, располагайтесь.

—Почему-то, когда я слышу имя Матчины, то первая ассоциация обязательно связана с какой-нибудь неприятностью. Вы в курсе, что Ваш сын сломал челюсть преподавателю четвёртых курсов? Он две недели лежал в соседней палате. Пришлось ему выходное пособие в виде полугодового жалования выплачивать,— уловив заинтересованный, но довольный и, можно сказать, гордый взгляд, ректор улыбнулся.— Это он честь девушки отстаивал, понять можно. А вчера он сломал руку мастеру, приехавшему из СГА. Мне уже две жалобы поступило. Можете посмотреть, видео этого происшествия есть в интернете. В разделе иностранных новостей. Кузьма там предстал во всей красе, гуляя под руку с принцессой Цао. И обязательно почитайте комментарии на форуме китайского представительства.

—О,— взгляд женщины стал немного удивлённым.

—За всё время существования института Кузьма самый беспокойный ученик и одновременно самый нерадивый преподаватель.

Помолчали. Взгляд взрослых на минуту упал на неспешно капающее лекарство.

—Скажите, Светлана Евгеньевна,— начал ректор,— в планах семьи Матчиных есть пункт спокойно жить и не воевать со всеми благородными родами одновременно? Понимаю, вопрос риторический, но всё же, вы планируете остаться в Российской Империи? Кузьме под силу основать род или клан в Японии или Китае, но придётся смириться с участью быть вечным иностранцем. Уважаемым, богатым, но чужаком. Или же Матчиными движет только месть?

—Вы ждёте ответ примерной ученицы: «мы первые войну не развязывали и мстить ещё не начинали», так?

—Нет, ответ ученицы мне не нужен,— он рассмеялся.

—Геннадий Сергеевич, конечно же, мы хотим жить спокойно,— вздохнула Светлана.— На своей земле, где похоронены наши близкие. Только есть у меня подозрение, что на родине мы ещё большие чужаки и иностранцы, чем в Японии. Нас целенаправленно загоняют в положение, когда останется только отомстить и покинуть Россию, навсегда.

—Да, такое впечатление сложилось и у меня,— покивал ректор, а в глазах его сверкнуло что-то недоброе.— Тот, кто это делает, весьма недальновидный человек, совершенно не разбирающийся в людях.

—А Вы разбираетесь?— в голосе женщины промелькнула едва заметная насмешка.

—Разбираюсь. Но я корыстен. Из всех мне интересны лишь талантливые и одарённые,— раскрыв папку для бумаг, ректор вынул три скреплённых листа, протянул женщине. Следом подал толстую лакированную ручку, отделанную золотом.

Светлана Евгеньевна посмотрела на это с интересом, взяла листы, бросив ручку на покрывало. Вчитываясь в первые строчки, она хмыкнула, но добежав взглядом до третьего абзаца, посмотрела уже удивлённо. Ректор демонстративно никуда не торопился, наблюдая за ней с лёгкой улыбкой. Вчера вечером ему пришлось немало побегать, чтобы подготовить эти три листа. Только серьёзный разговор с братом занял почти три часа.

—Что это?— сухо спросила женщина.

—Стандартный договор между родом и семьёй, которая собирается в него войти,— терпеливо пояснил ректор, и добавил, немного подумав.— Почти стандартный. Я исключил из него страниц сорок. Права, обязанности, ответственность и прочее. Сейчас это почти точная копия договора столетней давности. Только в то время он назывался несколько иначе и нужно было приносить особую клятву. Мне всегда нравилось, как он звучит, чётко и лаконично. Брат говорит, что написанное на этих листах устарело, но это не так. Скорее мы стали более требовательны и перестали доверять людям.

—Вы серьёзно?— Светлана потрясла бумагой.

—Нет, знаете, я люблю пошутить по утрам, предлагая всем подряд войти в свой род. И наблюдать за их удивлёнными лицами,— ректор вполне искренне улыбнулся, видя именно такое удивление.

Женщина целую минуту смотрела на ректора, затем перевела взгляд на бумаги и снова углубилась в чтение, внимательно изучая каждый абзац.

—И такое предлагает человек, не усмотревший за собственной дочерью и внучкой,— проворчала она.

—Ох, Светлана Евгеньевна, мы ведь взрослые люди,— Геннадий Сергеевич сразу понял, зачем и к чему это было сказано.— Тогда я был полон амбиций, пытался совладать с обретённой силой и внезапно свалившейся славой. Мне было не до дочери. У неё на всё было своё, часто отличное от моего, мнение. И она не была одарена даже так, как Алёна. Уровень эксперта, пусть первой ступени, для неё оставался недостижимым результатом. И мы оставили дочь в покое, поняв, что и её дети не будут обладать значимой силой. Те же сто лет назад это бы назвали потерянной линией семьи, в которой никогда не родится мастер. Но у неё и на это было своё мнение,— он сделал паузу.— Она увела наследника у одной из младших ветвей рода, единственного мастера, на которого возлагали большие надежды.

Ректор покачал головой. Он не стал бы возвращаться к неприятным воспоминаниям прошлого, если бы не чувствовал в коридоре благодарных слушателей. Кузьма, скрывающий не только себя, но и супругу вместе с ученицей.

—У них родилась девочка,— продолжил ректор.— Довольно слабая и болезненная. Сейчас не скажешь, вымахала вон какая. Несколько лет всё было хорошо, но потом случилась трагедия. Отстаивая наши интересы в провинции, Рома погиб. И даже не из-за больших денег или влияния для рода. А я был занят в тот момент. Так занят, что опомнился через пару месяцев после того, как дочь ушла из дома. Сказала, что знаться с нами больше не желает. Последний раз, когда я с ней разговаривал мы сильно поссорились. И она утаила, что больна. Уже позже, когда она согласилась, чтобы я оплатил лечение, взяла с меня слово, чтобы близко не подходил к внучке, не смел испортить и её судьбу. Я, правда, несколько раз нарушил обещание, но это не имеет большого значения. Что скажите по поводу нашего предложения?— спросил Геннадий Сергеевич, кивая на листы, которые Светлана прочла ещё раз.