Четки - Рафал Косик Страница 52

Он заметил, что бульон его жены стоит нетронутый, а приборы лежат там, где их положили девушки.

— Не ешь, дорогая? — Он поднял брови, но, не услышав реакции, вернулся к чтению. — Ты же знаешь, что я люблю читать за едой. Мое время очень ценное. Я просматриваю вступительные рейтинги, и похоже, что… — Он посмотрел на жену сквозь висящую в воздухе нематериальную кипу документов. Она молчала, сверля его непроницаемым взглядом. Он вздохнул и выключил жестом проекцию. — Знаю, что мало времени проводим вместе, только во время ужина. Но и на завтраках тоже. У меня такая работа, благодаря которой мы можем тут жить и каждый день есть то, что другие не могут себе позволить даже на праздники.

Он отставил наполовину пустую тарелку, встал и поднял крышку с блюда. Аромат мяты и мяса наполнил комнату. Он потянулся за тарелкой жены и наложил большую порцию. Полил соусом и задержал руку над соусницей, вместо того чтобы ее отставить.

— Налить тебе больше соуса? Сегодня мятный. — И снова без ответа. На всякий случай он налил еще немного. — Ты злишься? Смотрела дебаты? Очевидно, тебе не понравилась та история с ребенком и убийством… Ужасно, ужасно! — Он покачал головой и положил себе картошки, едва заметно улыбаясь. — Вечер прошел успешно. Я убедил богачей, что Крушевский хочет потратить их деньги на проекты, на которых никто не заработает. Я убедил бедных, что Велицкий печется только о собственной заднице и о задницах своих коллег.

Он обеспокоенно посмотрел на жену:

— Тебя не расчесали так, как нужно… Ах, эти маленькие ленивицы! — бросил он. — Я напомню им потом об их обязанностях… Если не постараются лучше, выгоню их. Выгоню на улицу!

Подчеркнул сказанное категорическим жестом, долил вина в бокалы и принялся за еду. Отрезáл кусочек мяса, набирал порцию картошки и клал все в рот. Кусал, жевал, глотал. Брал еще. Отодвинул тарелку, съев едва ли половину. Еды было много, он никогда не съедал больше половины. Это изобилие означало, что голод им не грозит, что он может себе позволить такое расточительство. Он догадывался, что остальное доедают Анна и Агата, может, даже делятся с охранниками. Он не был против, наоборот, даже приятно.

Наконец, он отрезал себе кусочек сыра, съел его с одной виноградиной и запил небольшим глотком вина.

И позвонил в маленький серебряный колокольчик. Через мгновение двери кухни открылись и обе девушки вошли в столовую. Анна поставила на столе высокий стакан апельсинового сока.

— Вам понравился ужин? — спросила она.

— Был восхитителен. — Здонек встал и вытер рот салфеткой.

— Желаете что-нибудь еще?

— Спасибо, вы можете быть свободны.

— Спокойной ночи.

Он вышел из столовой со стаканом сока в руке. Первый этаж виллы напоминал страшный сон архитектора. Из трех проектов Здонек выбрал случайные элементы, и вышло то, что вышло. Он этого не понимал. Чувство вкуса у него отсутствовало, а ни один из его гостей не упоминал о безвкусице интерьера.

На вилле не было кабинета. Хозяин не любил работать дома, считал, что дом должен служить для другого и ассоциироваться с безопасностью, отдыхом и спокойствием. Он отдыхал в небольшой библиотеке, размещенной в стороне от сада. От пола до потолка всюду стояли книги, разделенные по высоте, чтобы не тратить место на элегантных дубовых полках, которые стоили примерно как небольшой автомобиль. Напротив дверей за открытыми шторами находилось окно, свет которого приглушали направляющие бронированных роллет. За пуленепробиваемым стеклом было видно газон, освещенный низкими фонарями, и туи, скрывавшие бетонный забор. Слева от дверей в шкаф был вмонтирован экран 2D для старых фильмов, а справа располагалось старое кресло, столик и лампа.

Классика важна. Здонек после ужина всегда посвящал час бумажной книге или просмотру фильма до Перемен. Ходили слухи, что скоро это запретят. Иногда он пересматривал старые альбомы. С помощью хорошего антиквара ему удалось собрать богатую, хоть и случайную коллекцию, выбираемую скорее по размеру и цвету корешка, чем по содержанию. Старые книги и картины исчезали с рынка быстро, попадая в места, как это. Дорогое хобби.

В этот день он прочел пару страниц романа Ларри Нивена. Когда часы показали половину десятого, он прервал чтение посреди абзаца и отложил книгу на столик. По ступеням с мягким ковролином он вышел на второй этаж и встал перед дверями в конце коридорчика. На старомодной клавиатуре ввел шестизначный код и подождал, пока сканер ID проверит его идентичность. Вошел и закрыл за собой двери. Здесь было только три помещения: ванная, гардероб и спальня. Он разделся, принял душ, почистил зубы и в пижаме прошел в розовую спальню, полную плюшевых мишек. Разного размера и цвета, они лежали под стенами, на стуле и даже в ногах большой кровати, стоящей посредине. Он забрался под одеяло, стараясь их не скинуть. Каждый имел собственное, идеально выбранное место. Он лег на спину, натянул одеяло до шеи и сложил руки на груди. Закрыл глаза и ждал сон.

Он мог себя поздравить — покупка посредниками генерального пакета акций «Варты» было прекрасным вложением.

* * *

Коммуникатор Россмуды пикнул, сообщая о новом ТС. Профессор замер и медленно подвинул к себе аппарат. Прочел и закрыл глаза. Трясущейся рукой он снял очки. Талинский не видел его, занятый рассуждениями:

— Ты на самом деле не понимаешь, что плохо выдрессированная собака может броситься на своего хозяина? Сколько переворотов в истории человечества совершила именно армия, созданная для охраны легальной власти и общества. Виной этому лишь отсутствие гражданского надзора над армией. Ты слушаешь меня, старый хрыч, или я сам с собой разговариваю? — Талинский только сейчас заметил, что его собеседник, сжав губы, пялится в экран. — Антоний, что случилось?

— Ничего. Еще одно мнение на тему «индивидуум против общества».

Талинский не понял, но старый пень рано или поздно и так ему все расскажет. Полгода в одной камере сближают, сложно хранить тайны. В конце концов, он сам собирался раскрыть свою самую важную.

— Я хотел сказать тебе нечто важное, но ты выглядишь так, будто что-то случилось.

— Ничего не случилось, — очень тихо начал профессор, — но, боюсь, сейчас случится.

— Что? Ты, сукин сын, знаешь что-то, о чем не знаю я?

— Мы оба это знаем. Разница состоит в том, что ты, идиот, в это не веришь.

Талинский засмеялся.

— Так переубеди меня, умник.

Профессор встал, спокойным методичным шагом подошел к Талинскому и посмотрел ему прямо в глаза.

— Мне правда очень жаль, — сказал он.

И вонзил нож ему в сердце.