Евангелие от Тимофея - Николай Чадович Страница 47

– Реликвии! – вскрикнул Яган. – Реликвии Тимофея! Такое не каждый день увидишь!

На узкой, лишенной перил лестнице тем временем произошла непредвиденная заминка. Один из Друзей, поддерживавший короб сзади, оступился. Его напарник предпринял отчаянную попытку в одиночку удержать груз, но ему не за что было уцепиться, кроме воздуха. Гвардейцы, построенные в каре вокруг Престола, хладнокровно наблюдали за всем происходящим точно так же, как и стоящие внутри этого каре второстепенные Друзья. Короб скользнул по лестнице вниз, и спустя секунду до нашего слуха донесся глухой удар. Толпа ахнула.

– Растяпы! – злорадно сказал Яган. – На кол надо сажать за такие дела!

У подножия Престола происходила какая-то суета. Главные Друзья, сбившись в кучу, совещались. По толпе волнами распространялись противоречивые слухи: «Лестница была подпилена злоумышленниками!» – «Да нет, просто Друзья оказались пьяными!» – «Плохая примета, такой случай был накануне Великого Мора!»

Лучший Друг, отличавшийся от своих соратников только чрезвычайной худобою, подошел к краю Престола и объявил:

– Ничего страшного не случилось, братцы. Реликвии не пострадали. Добрый Друг, да будет с ним благосклонность Тимофея, подставил под них свое собственное тело. Прорву он предпочел бесчестью.

– Одним меньше! – сквозь зубы процедил Яган.

– Однако все мы считаем, что столь зловещее событие не может быть простой случайностью, – продолжал вещать с Престола Лучший Друг. – Здесь чувствуются чьи-то злые козни. В ряды добрых друзей и верных слуг Тимофея затесался лютый враг. Уверен, он присутствует здесь. Уверен также, что Письмена без труда изобличат его. Заодно и проверим, кто из нас чего стоит. Отделим достойных от недостойных, преданных от предателей, зерна от плевел, правду от лжи.

– Что-то не нравится мне все это, – сказал Яган. – Здесь попахивает ловушкой. Давай лучше уйдем.

Он двинул плечом влево, вправо, напрягся изо всех сил, но никто из окружающих нас людей не тронулся ни на один миллиметр. Более того, они даже не заметили попыток Ягана вырваться из толпы. Мы были прочно замкнуты в живое кольцо. На Престоле между тем началась мрачная мистерия, похожая одновременно и на средневековой «Божий суд», и на воровскую «правилку». Служивых и чиновников, вне зависимости от их рангов, по одному вызывали на Престол и ставили перед пюпитром. Затем Лучший Друг ласковым и прочувственным голосом начинал задавать простые и ясные вопросы. Иногда в этом ему помогали и другие Друзья. Вот как это выглядело.

– Тебя, кажется, зовут Верк? – спрашивал Лучший Друг. – Ты старший над гонцами?

– Неужели это неизвестно тебе, угодный Тимофею? – отвечал допрашиваемый. – Не ранее как вчера ты соизволил распить со мной бадью браги.

– Много чего изменилось со вчерашнего дня, братец Верк, – скорбно изрек Лучший Друг. – Доволен ли ты своей службой?

– Доволен.

– Блюдешь ли ты верность законам? Чтишь ли Письмена? Исполняешь ли указы?

– Блюду. Чту. Исполняю. А как же еще?

– Вот и проверим. Раскрой Письмена там, где тебе подсказывает судьба.

– Раскрыл. – Старший над гонцами Верк полистал что-то, разложенное на пюпитре (очевидно, те самые знаменитые Письмена).

– Бросай Дырявое Железо. Когда-то его держал в руках сам Тимофей.

– Хвала ему! – Верк принял из рук Лучшего Друга и осторожно бросил на пюпитр какой-то мелкий предмет, не то монету – не то пуговицу.

Затем оба склонились над Письменами.

– Ты выбрал слово УКСУС. Тут следует понимать нечто едкое, опасное для здоровья, особенно в больших дозах. Ты, конечно, еще не злоумышленник, но со временем можешь принести вред. В сердце твоем кроется сомнение. Изведи его и можешь приходить сюда снова. Пока же послужи простым гонцом. Твой преемник будет объявлен позднее.

– Благодарю тебя, угодный Тимофею.

– И я благодарю тебя, братец… Позовите следующего!

Следующим оказался некто Лоча, сотник Стражей Площади. Службой он был доволен, все что положено исполнял, чтил и соблюдал. В последних ошибках, совершенных его Стражей, полностью раскаивался, хотя никакого отношения к ним не имел. Слово, выпавшее ему в Письменах, было КИЛЬКА. Лучший Друг прокомментировал это следующим образом: «Ты, Лоча, человек мелкий и заурядный, зато верный и бескорыстный. Пора воздать должное и таким людям, ведь их большинство на Вершени. Быть тебе отныне Главным Стражем Площади и Другом, Допущенным к Столу. Служи на совесть!»

Подобным образом решалась судьба каждого, кто поднимался на Престол. Повар назначался губернатором, губернатор – сборщиком нечистот, правда, не простым, а первостепенным. Лекаря отправляли в глашатаи, глашатая производили в тысяцкие и направляли в действующую армию. Место погибшего геройской смертью Доброго Друга занял рядовой соглядатай, неизвестно чем приглянувшийся Лучшему Другу (выбранное им слово КОСТЬ было определено как высшая степень преданности, деловитости и компетентности). Несколько человек были осуждены на смерть, но не за покушение на реликвии Тимофея, а за куда более мелкие проступки, якобы случайно всплывшие по ходу дела. Все это напоминало хорошо подготовленный, заранее отрепетированный спектакль.

Лишь однажды Лучший Друг оказался в затруднительном положении. Взобравшийся на Престол звероватого вида гигант оказался не Свиром, смотрителем крутопутья, а Троилом, знаменитым разбойником.

– Здоровья тебе и долголетия, угодный Тимофею! – рявкнул он. – Есть у меня намерение разграбить завтра этот вонючий город. Что скажут об этом Письмена?

– Открой их и сам выбери вещее слово, – не растерялся Лучший Друг.

– Это мы запросто. Давай свое железо. Только чтоб без обмана!

– ФРИТЮР! – объявил Лучший Друг, в очередной раз склонившись над Письменами. – Смысл этого слова скрыт от нашего понимания. Это нечто такое, чему еще не пришел черед. Выходит, и замысел твой преждевременный.

– Неужели ты собираешься отпустить этого невежду с миром? – возмутился тот из Друзей, который, по словам Ягана, командовал Гвардией.

– Почему бы и нет, если так определено в Письменах. Но, если ты настаиваешь, я гляну еще разок. – Лучший Друг, как дятел, ткнулся носом в пюпитр. – После слова ФРИТЮР здесь стоит запятая. А запятая – это знак ограничения, усечения. Раз так, значит, ты можешь укоротить нашего гостя Троила с любого конца, хоть сверху, хоть снизу.

– Слышишь, разбойник? – Друг-гвардеец шагнул вперед.

– Слышу, кровопийца, – тяжко вздохнул Троил. – Велика премудрость Слова.

– Тогда топай к плахе.

– Придется, пожалуй.

Уже давно перевалило за полдень, но никто не покидал площадь, кроме осужденных на казнь да свежеиспеченных губернаторов, немедленно выбывавших к новому месту службы. Тысячи человек прошли проверку на лояльность, возвысились или получили отставку, а преступники все еще не были обнаружены. Голод и жажда мучили меня, нестерпимо ныли ноги, разламывалась голова. То, что происходило на Престоле, совершенно перестало занимать меня. Неожиданно мое внимание привлекло знакомое имя, произнесенное громко и без издевки: