Пограничные полномочия - Надежда Верещагина Страница 47

Полковник Гончар намертво защёлкивает звуконепроницаемую дверь кабинета и принимается расхаживать туда-сюда и орать – то есть гудеть, временами порыкивая, – на меня. А я в самом деле чувствую себя виноватым, не отвлекает даже торчащее из полуприкрытой панели в стене устройство непонятного назначения. Похоже на армейский бластер S08, замаскированный под шерстяной валенок.

– Это выперло уже за все рамки, Кузнецов! Почему тебя всё ещё не турнули на гражданку – соображаешь? Потому что я – я тебе потакаю! – с размаху от души бьёт себя в грудь кулаком и слегка кривится от боли. – Сколько тебе лет?! А?! Что ты мне тут рожи корчишь! Отвечай!

– Тридцать шесть, товарищ полковник.

– Пора уже упасть с небес на землю! – заметив мою робко пробивающуюся после этой фразы улыбку, он повышает голос ещё сильнее. – Я тебе поиронизирую! Дисциплина по-прежнему как пустой звук! Условие контракта, между прочим.

– Она у меня внутренняя, Пётр Николаич…

– Совсем очумел?! Ты на службе! У тебя ничего внутреннего быть вообще не должно!

– Делайте что хотите… Я в самом деле перегнул, признаю… Но ведь достиг результата!

– А я совета, что ли, сейчас спрашивал?! Молчать! «Что хотите!» Что?! На тебя ничего не действует! Ни-че-го! Так выходит? Отвечай!

– Никак нет, товарищ полковник! Действует! Даже сильно. Но… недолго.

Гончар делает огромный шаг в сторону своего по обыкновению практически пустого стола, обрушивается в кресло и роняет лицо на два подставленных кулака. Выдержав трагическую паузу в несколько секунд, упавшим голосом осведомляется:

– Можешь обещать мне, что это было в последний раз?

– Я… – никак не рассчитывал на такой вопрос, но взять и соврать сейчас просто не смогу. – Нет… Пётр Николаич, вы же понимаете, я всё обдумал и… к тому же, повторю, достиг результата…

– Марш отсюда вон! – сквозь сцепленные перед носом пальцы процеживает он.

И меня немедленно сдувает за дверь.

***

Мнусь в коридоре и по-взрослому эффективно борюсь с желанием изобразить какой-нибудь красноречивый жест за спиной успевшего дважды прогуляться мимо майора Дятлова – раздутого, как подгоняемый попутными амбициями парус.

Наконец дверь кабинета приоткрывается и полковник неприветливым кивком приглашает меня обратно.

– Значит, так, Кузнецов. Путём решительных действий хм… в тылу противника ты вывел планету Мирабилис из-под вражеской угрозы. Они прислали благодарность и – впервые в современной истории – предложение о сотрудничестве во всех сферах. Так что тебе полагается премия.

– Спасибо… то есть… служу Объединённой Земле! Но… честно, подумал… если от меня столько проблем…

– Тема закрыта. Но уж обойдёмся без медали! Мне и так тут… придётся подправить отчёты. В общем… у тебя был секретный приказ, ясно? И смотри чтобы Дятлов ничего не раскопал! Утомил уже… полудурок. А где этот твой, как его… филолог грёбаный?

– Не могу знать, товарищ полковник…

– Ваня! Отвечай! – хлопает по столу раскрытой ладонью, ещё раз подтверждая сегодняшнюю тенденцию к саморазрушению… Говорят, тридцать лет назад он мог отчебучить не хуже меня.

– Ну… здесь он… за забором…

– Ясно… решили разведать, какое у меня настроение?

– Так точно… – сокрушаюсь, желая лишь одного – превзойти все ожидания полковника и не только упасть на землю с небес, но и как можно скорее сквозь неё провалиться.

– Давай его сюда.

– Система не пропустит на территорию части, он же мираби…

– Не тяни канитель! Отключи её! Чего уставился? Выполняй!

***

Буквально продёргиваю Тома в по-прежнему полуприкрытую дверь кабинета: распахнуть её пошире сейчас кажется совершенно неуместным проявлением безудержного своеволия.

– Вот, товарищ полковник, это Том…

– Выкладывай, – без любезностей начинает Гончар, измерив мирабилианца одним словно прочертившим жирный отрезок взглядом сверху вниз, – что за ерундовина ваша двадцать шестая раса?

– К слову, я член Совета Мирабилиса, – обворожительно улыбается тот, – и этикет предписывает мне налаживать дипломатические контакты с кем-то не ниже уровня главы верхней палаты земного парламента, а уж по таким вопросам…

– Ха! А мне этикет предписывает предъявить тебе обвинение в шпионаже. Для затравки.

Том пододвигается к полковнику на полметра, мимоходом прикусывает кончик языка, тут же разжимает зубы и непринуждённо выдаёт:

– Ну так предъявляй! Зачем словами-то зря сорить?

– Том! – пытаюсь предотвратить возгорание: он не понимает, что Гончара можно непоправимо вывести из себя, несмотря на всё его неподдельное великодушие.

– Садись давай, – одним махом сдёрнув куртку со спинки кресла напротив, полковник бесцеремонно указывает на него пальцем, – фамилия у тебя есть?

– Да, но вам было бы очень трудно её произнести, – устроившись на сиденье и тут же вернувшись к обычной доброжелательной мине отвечает Том.

Увлёкшись наблюдением за этими метаморфозами, без спросу шлёпаюсь в прикатившее третье кресло, оставив полковника стоять с неописуемым выражением лица. Осознав невольную выходку, сливаюсь с фоном, решив промолчать. Раздув ноздри, Пётр Николаич располагается за столом в привычной позе – отъехав от него почти на метр и с упором положив ладонь вытянутой правой руки на столешницу.

– Ваня, – рассказывает Том после паузы, – оказал нам неоценимую услугу. Всем нам, – поворачивается ко мне. – Должен был сказать раньше: мы записывали ментальные данные, твои. Не мысли, именно данные… Это прояснило некоторые моменты, хотя и породило новые вопросы… Похоже, в лице гостей из расы двадцать шесть мы имеем дело с неким м… ситом. А вернее, дырками от сита, состоящими м… в некотором смысле из ничего, которые пытаются в текущей действительности м… существовать э… как бы парадоксально ни звучало.

Фиг бы он высказал раньше, ну да ладно… И парадоксальным мне здесь (и не только здесь, раз уж пошла минутка философии) кажется вовсе не то, что дырки от сита пытаются сами по себе существовать, а, скорее, то, что они имеют наглость ещё и приставать ко всем подряд с разговорами… Точнее, с проповедями. Но лучше я промолчу.