Геморрой, или Двучлен Ньютона - Аль Джали Страница 45

Проснулся я утром где-то часам к двум, абсолютно счастливый и легкий. Проснулся оттого, что вернулся Дед. Увидев мою счастливую рожу, Дед хмыкнул:

– Поперли или сам?

– Сам подсуетился, чтобы поперли, – сказал я.

– А Степа?

– Черт! – подскочил я. – Совсем про него забыл. Дед, позвони ему, пригласи на что-нибудь.

– На что-нибудь – это по твоей части. Я приглашу на рыбу.

Дед набрал Степку и сказал, чтобы он подгреб. Судя по Дедову лицу, Степка даже из политеса не возражал и сразу согласился. Явился он минут через пятнадцать.

– Ты что, под дверью кантовался? – удивился я, зная, что расстояние между нами тянет на в три раза больше по времени.

– Типа того, – вздохнул он, – мне звонили… оттуда… сказали, чтобы пришел оформить расчет.

– А что так грустно, Степ? Ты что, ждал, что нас будут просить обратно? Да на фиг?! Тебе не надоело быть… Степашкой?

Он не успел ответить, Дед позвал к столу. Степка шепотом поинтересовался, в курсе ли Дед и как воспринял. Я ответил, что ему не привыкать. Степка понуро спросил, почему звонили только ему, видать, его мучил вопрос, не ликвидировали ли только его, чтобы мне это стало уроком. Тут я вспомнил, что отключил на ночь телефон. Включил, увидел три незнакомых номера, но явно из офиса, и звонков пять от Степки. Представил, как он страдал от неведенья, и понял, почему он околачивался рядом с моим домом.

– Степ, – спросил я, – ты всерьез мог подумать, что, если тебя вышвырнут, я останусь в серпентарии?

– С чего ты взял? – буркнул он, но в голосе сквозило облегчение.

– Выходит, – не сдавался я, – шрджапат для тебя пустое слово? Ты что, так и не понял, что такое дружба?

– А то ты понял, что такое любовь, – ответил он не в ту степь.

Я задумался, и тут раздался голос Деда: «Любовь – это потеря свободы, дружба – расширение ее пространства». Я хотел сказать Деду, что он перемудрил, свобода как беременность, она или есть, или ее нет. Потом подумал, что я тоже не прав, беременность ведь растет, значит, и пространство свободы может расширяться. Телефонный звонок избавил меня от голодной философии. Меня любезно пригласили прийти и оформить расчет. Не менее любезно я ответил, что отмечаю это радостное событие за городом, так что приду, точнее, мы оба придем завтра. Дед спросил, что я выигрываю от этого, я ответил – расширяю свободу. Он замолчал и стал готовить кофе.

Весь этот день мы провели как раздолбай, даже отправились на трек погонять кары. А утром отправились в офис. Уже перед дверью бухгалтерии Степка, которого почему-то малость лихорадило, вызвался зайти первым. Я поинтересовался, что ему так не терпится, он пояснил со вздохом, что я могу опять начудить, и нас оставят без выходного пособия. Я уставился на него. Он испугался и залепетал что-то типа того, что пошутил и готов уступить мне право первенства. Но я лишь жестом указал ему на дверь. Дело в том, что Степкины слова напомнили мне о контракте. А ведь там черным по белому были написаны сногсшибательные для меня условия, в случае если «меня уйдут». Какие конкретно, не помню, но помню, что Пимен под неодобрительный взгляд Карлыча отписал немыслимый штраф конторе. Видно, был уверен, что я, как всегда, соскочу сам. Это до чего же ему надо избавиться от меня, что он пошел на такие издержки! Что же они затевают? Стоп, отныне это не моя забота. Вышел Степка, сияющий как сонм смайликов. Офис не то что не кинул, напротив, в соответствии с законом заплатил еще за два месяца и какой-то бонус. Степка радостно заявил, что три четверти суммы на машину его мечты у него в кармане. Я кивнул, сказал, чтобы от греха подальше он спустился и ждал меня в моей тачке, что он и не замедлил сделать. Я же переступил порог самой важной комнаты. Со мной поздоровались и протянули бумаги. Я внимательно прочел и возблагодарил Степку, который разбудил мою память. Причитавшаяся мне сумма соответствовала предусмотренным законом стандартам. Я набрал Карлыча и напомнил про контракт. Он весело хрюкнул и сказал, что выиграл пари. Оказывается, они поспорили с ПиПи, вспомню ли я про контракт и подыму шум или опять буду в роли идиота. И дал отбой. Вот гнида! Я отказался подписывать бумаги, заявив, что это не полный текст. Попросил копию для ознакомления и вышел, пытаясь сохранить достоинство.

– Ну? – опасливо поинтересовался Степка.

– Как ни странно, но ты, Ватсон, оказался прав, – ответил я и рассказал, в чем дело. Степка взвыл, но искренне предложил разделить его деньги пополам. Ей-богу, я был тронут, он не лукавил. Я успокоил его тем, что в деньгах не нуждаюсь: во-первых, у меня есть заначка (кстати, надо посмотреть, что мне там икорных дел мастер Мамедов накинул. Парень он, похоже, порядочный и не скупой). Во-вторых, это дело принципа. Не могу же я жить дальше с ощущением того, что меня юзнули и делитнули. Степка согласился и тут же принялся предлагать версии. Я выслушал и предложил свою – собрать совет стаи. В смысле, позвать шрджапат на сход. Дед, которому я все рассказал, согласился, хотя и попытался отговорить, мол, от добра добра не ищут. Пимен здорово мне платил, да и имя я себе сделал благодаря ему. Ну и, наконец, мы вышли сухими из воды, то есть нам не пришлось доканчивать бедного АнАна. Такой ход мыслей меня огорчил. Я назвал Деда безнадежным ретроградом, присовокупив, что идеи любви, проповедуемые хиппи и слямзенные ими у Иисуса, потерпели полный швах. В наше время надо быть или акулой, или пираньей. Акулизм требует больших усилий и постоянного пребывания начеку – это, в силу моей лени, не для меня. Я маленькая юркая пиранья и не дам какой-то долбаной акуле поживиться мной. Дед посмотрел на Степку в надежде на поддержку, но тот был занят решением дилеммы – купить машину сообразно имеющимся у него деньгам или, в надежде на авось, подождать, вдруг привалит удачная работенка и он наскребет сумму, недостающую для покупки авто мечты. Дед покачал головой и взялся за телефон. Вечером малый шрджапат собрался у нас на балконе. Я поведал им финал моего пребывания у ПиПи. Харитоша и Андрюша поздравили с тем, что я избавился от мерзавца (и почему они его считают таким?). Посоветовали получить что дают и радоваться жизни дальше. Ашотик и Гоги возмутились – никто не смеет кидать ближнего! Стасик, ухмыляясь, предложил компромисс – взять то, что причитается, и наказать антипиаром. Ашотик мгновенно откорректировал: деньги взять – те, что по контракту, – и после этого вдарить пиаром. Гоги сказал, что проблема армян в их ненасытности. Ашотик возразил, что это совсем другое – это творчество, когда мозг видит лучший вариант, он не может пройти мимо него. А грузины только и умеют, что петь, – декоративная нация с претензией на аристократизм. Гоги ответил, что за каждой претензией есть основание и… тут Ашотик перебил его, спросив, есть ли у меня основания на претензию.

Ес! Недаром я терпеливо ждал, пока Ашотик клюнет на какой-нибудь профессиональный термин (да и Стасик чуть раньше сработал в том же ключе – профессиональнопсихологическом). Я дал Ашотику копию договора, полученного сегодня, и папку с бумагами, подписанную мной в самом начале, когда Пимен заключал со мной сделку на неслыханных условиях. Ашотик углубился в чтение. Гоги сидел гордый, осознавая, что его слова катализировали «творческий подход» Ашотика. Дед принес карты.