(На)следственные мероприятия - Вероника Иванова Страница 37

Я поблагодарил теплое окончание лета, а заодно – любовь местных обитателей к свежему воздуху, перемахнул через подоконник, стараясь не задевать белоснежный пластик обувью и… Несколько секунд решал: вернуться обратно, в объятия деревьев и кустов, или все же отважиться ступить на пол храма искусств. Храма, явно нуждающегося в уборке: россыпи огрызков всевозможных разноцветных мелков, угольной пыли и карандашных стружек, с одной стороны, говорили о том, что трудящийся здесь художник предпочитает использовать традиционные рисовальные средства, с другой же – отчаянно затрудняли бесследность моего пребывания в помещении. Но, поскольку голоса звучали все ближе, выбирать не приходилось, и я шагнул в лабиринт мольбертов и постановочных натюрмортов.

Мне тоже доводилось рисовать. Немного и некрасочно, поэтому яркие масляные пятна на полотне никогда не вызывали моего восторга. А вот черно-белую графику я люблю. Наверное потому, что она всегда строга и по большей части точна в акцентах, которых в моей жизни не то чтобы мало, но четкие линии хотелось бы видеть почаще. Например такие, как на этой подборке. Казалось бы, ничего особенного: обычные чашки, плошки, кувшины, цветы-фрукты, а каждый рисунок словно живой. Любопытная техника, кстати. Короткие, отрывистые штрихи, много-много, целая россыпь там, где кто-то обошелся бы одной жирной линией. Как будто у художника мелко подрагивала рука… Ну почти как у меня время от времени.

Главное, от набросков было не оторвать взгляд, хотелось переворачивать и переворачивать листы, осыпающиеся грифельной пылью, в непонятной надежде где-то там, в конце пути, обнаружить что-то настолько выдающееся, что предыдущие восторги тут же померкнут. Я и листал содержимое папки, не забывая прислушиваться к звукам за окном и вообще поблизости, чтобы при случае успеть убраться восвояси. Листал, пока не наткнулся-таки на рисунок, резко поставивший точку в моих художественных изысканиях.

Это тоже оказался набросок, а не законченное произведение, и мне даже были известны причины того, почему автор бросил свое занятие на полпути. Потому что натура, причем живая, а не мертвая, перестала позировать. По причине возвращения в сознание. А вот на следующем листе…

Рисовали явно по памяти: отдельные участки изображения выглядели чуть расплывчатее других, но даже в таком виде, торопливом, небрежном и конечно же тоже неоконченном, человек, послуживший невольным натурщиком, был вполне узнаваем: я смотрел на свое собственное лицо. И еще до того момента, когда голоса и шаги приблизились на донельзя опасное расстояние, я уже с точностью до сотой доли процента предполагал, кто именно переступит порог мастерской.

– Сандра, дорогая, мне кажется или вы меня сегодня избегаете с самого утра?

– Дон, ты же знаешь: скоро занятия начнутся в полном объеме и нужно успеть все подготовить.

– Неужели во всей школе для этих дел не найдется больше никого, кроме тебя?

– Я люблю свою работу.

– У тебя есть и другая, к тому же ее вполне достаточно, чтобы чувствовать свою сопричастность к общественной жизни. А дети… От них всегда так много хлопот!

Я стоял за ширмой и в промежутке между рамами, обтянутыми шелком, мог хорошо видеть обоих собеседников, нарушивших мое уединение. Особенно донну Алессандру Манчини, чуточку суматошно взъерошенную, мило домашнюю и явно не испытывающую ни малейшего удовольствия от общения со своим навязчивым спутником. Его, кстати, хотя зрелище и не доставило мне особого удовольствия, я рассмотрел настолько внимательно, насколько незнакомец по имени Дон этого, скорее всего, не заслуживал.

Лет тридцать пять, может, больше: морщинки на холеном лице почти не просматриваются. Полудлинные локоны золотистых волос уложены волосок к волоску и даже не колышутся. Костюм… безупречен. От галстука до стрелки на брюках. Все, чем я мог бы сравниться со щеголем в смысле одежды, это были запонки, подаренные тетушкой на Новый год: так и не нашел, куда их пристроить, поэтому коробочка одиноко пылилась в шкафу. По всем остальным параметрам Морган Кейн безнадежно проигрывал собеседнику Алессандры. Даже по расстоянию, на которое она подпустила к себе своего…

Неужели возлюбленного?!

– Значит, вас утомляют чужие отпрыски? А вот ваша настойчивость говорит о том, что вы вовсе не против завести своих.

– Вы все шутите, Сандра. – Приставала правильно понял намек и чуть отодвинулся назад, приближаясь теперь уже ко мне. – А ведь есть вещи, над которыми грешно смеяться.

– Вы увидели на моих губах хоть тень улыбки? – холодно спросила донна Манчини.

– Нет. И это позволяет мне надеяться…

Он снова качнулся вперед. Вместе с мячиком, который сорвался с моей ладони. Но из-за разницы начального ускорения резиновый комок ткнулся в прилизанный затылок прежде, чем щеголь успел занять опасную позицию. Опасную только для него самого.

– Это еще что за…

Пшеничные локоны не вздрогнули и теперь, зато я оказался лицом к лицу с разъяренным… ну, скажем, аристократом. По крайней мере, он таковым выглядел. А вот продолжать выглядеть не собирался:

– Что вы… – Беглый осмотр показал, что церемониться со мной не надо, и я услышал надменно-шипящее: – Что ты себе позволяешь?!

– Я тут недавно у врача был. Хороший такой врач, понимающий. Так вот, он сказал, что кровь иногда все-таки должна приливать к голове. В профилактических целях.

И кровь прилила. Даже нахлынула: щеголь стал похож на переваренного омара.

– Ты… – С его губ почти слетело непристойное слово, но воздыхатель по имени Дон вовремя вспомнил о присутствии женщины и повернулся к ней, заодно отчасти вымещая свою ярость в другом направлении: – Кто этот человек? Что он здесь делает?

Ах, значит, ты пока еще не хозяин этой охотничьей территории, раз не потянулся за коммом, чтобы вызвать охрану или полицию? Отрадно это сознавать. Потому что тогда у меня остается крохотная надежда, что и в сердце одной замечательной донны тебе делать не…

– Консультант. По уличной культуре.

– Скорее по культуре уличных банд, – презрительно скривился пшеничноволосый.

– Ближе к зиме планируется выставка выпускников. И я должна подобрать экзаменационные темы. Это тщательная работа, и она требует…

– Общения с маргинальными субъектами? Сандра, разве вы не видите? Этот человек явно не прочь нарушить закон. И я даже боюсь подумать, что случится, если его намерения осуществятся в отношении…

– Дон, позвольте мне проявлять самостоятельность хотя бы в тех сферах, где меня заслуженно считают экспертом.

– Дорогая…

– Я присоединюсь к вам чуть позже. А сейчас позвольте мне поговорить с моим… консультантом.

В голосе донны Манчини отчетливо послышались нотки, похожие на те, что я слишком хорошо изучил, плотно общаясь с тетушкой. Воздыхатель, со щек которого румянец еще не успел сойти окончательно, снова залился краской, но уступил изящно завуалированному и одновременно непреклонному требованию объекта своей страсти: вышел. А заодно хлопнул дверью так, что зазвенели оконные стекла.