Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов Страница 36

Поскрипывая сочленениями, карета дозорных кое-как взобралась на крутой пригорок. Привстав на козлах, Лаен оглянулся назад и с досады стиснул кулаки. Ему постоянно казалось, что караван едва тащится, с черепашьей скоростью петляя среди набивших оскомину холмов, березовых околков и лугового высокотравья, тоскующего по заботливой крестьянской руке.

А еще в глаза бросалась неряшливость обоза. Впопыхах закрепленные куски парусины ослабли и хлопали на ветру, будто крылья. Покатые и выщербленные крыши кибиток с пригорка напоминали панцири гигантских жуков. Будто вереница диковинных насекомых, караван упорно полз по липкой паутине к ее спасительному краю, подальше от засевшего в центре паука. Точнее – кроваво-красной паучихи…

Радовало лишь одно – их никто не пытался догнать. По крайней мере, явно. А вот если проклятые Воритаром слуги баронессы решат в качестве скрытного передвижения использовать многочисленные балки и овражки урочища… да еще и устроят засаду, как бы поступил и он, то сама Малька утомится складывать вопящие души в свой необъятный подол.

Маячивший впереди гребень Приланского леса с каждой пройденной милей все заметнее подрастал, но до сей поры оставался недосягаем для караванщиков, как для младенца висящая над люлькой свистулька. Проклятье! Десятник не находил себе места и с трудом сдерживал желание отстегать плетью ленивую животину, по недоразумению названную лошадью. В то же время он прекрасно понимал, что с не знавшими отдыха тягловозами такой номер не пройдет.

Компенсируя напряжение, костяшки пальцев сами собой начинали выбивать о деревянный борт кареты нервную чечетку.

Мусоля в руках бумажный обрывок, повозку по обочине догнал запыхавшийся писарь и, путаясь в полах туники, неловко запрыгнул на подножку со стороны Фабио. Вашуйец передал вожжи Лаену и внимательно выслушал помощника, при этом кивая и шевеля губами. Затем взмахом руки отправил того обратно.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Лаен. Ожидание плохих новостей, как это часто бывает, изматывало больше, чем собственно сами новости. – Всех опросили?

– Один момент, господин Лаен… – Фабио поднес листок к самому носу и близоруко сощурился. – Так, погибшие, значит… его светлость негоциант Фект Стелайский и оба его телохранителя. – Вашуйец принялся загибать пальцы. – Призрачные казармы Драшника пополнили полтора десятка душ из цеха охраны. Список имен прилагается. Солдат вообще чуть более половины осталось, если и раненых в расчет принимать. Цех мастеровых, значит… глава плотников Прол, трое его людей, потом… двое ловчих. По цеху Ярока восемь душ возниц. Далее по общине – трех женщин недосчитались и ребенка… Дитя не нашли – возможно, потерялось. Впрочем, это одно и то же в нашей ситуации.

Лаену показалось, что налетевший порыв ветра принес с собой женские причитания.

– Моих трое, – мрачно заявил десятник, и перед глазами встала нелепая и досадная смерть Пострела. Быть бедолаге теперь одним из глаз Невзры в ночном небе. – Пострела слуга баронессы казнил. Вакша и Ерш в подземном зале остались.

Фабио сочувственно покачал головой и что-то отметил у себя в записях. Негромко добавил:

– Знахарка.

– Как теперь без Ивы-то? – сокрушенно вздохнул Лаен. – Раненым уход нужен. Того и гляди зараза пойдет.

– Раненых, к счастью, немного. К тому же с ними госпожа Тавия, – отозвался вашуйец. – Она все свободное время проводит в походном лазарете, готовит отвары, но плачет, что умения не хватает. Насколько мне известно, уважаемая Ива держала рецепты по большей части в памяти, поэтому, пока вдова негоцианта разберется, что там и как… скорее всего, милосердной Мальке придется еще какое-то время тащиться за нашим караваном.

– А’штамон ш’рак!.. – в сердцах пробормотал десятник. По жизни любознательный, Фабио с удивлением узнал кордское ругательство, которым степняки обозначали неодобряемую связь своего земляка и молодой кобылицы. Ему еще не приходилось слышать подобное от своего приятеля.

Из проклятого Шуйтаром карьера, ставшего братской могилой, уходили второпях, бросив намертво застрявшую меж каменюк телегу и пару экипажей с порезанной оборванцами упряжью. Выстроившись цепью, перекидали более-менее ценный груз на свободные подводы. Работали с исступлением, сжимая зубы, невзирая на чины и должности, понимая, что от этого зависят их жизни. Перегруженные тягловозы отзывались на щелчки кнутов недовольным ржанием и злобно выбивали копытами глубокие ямки.

Подобрали всех, кто отозвался и выполз на свет из щелей-укрытий. Повозки постепенно набирали ход. Люди расслабленно откидывались на доски, переводили дыхание. Завязывались первые разговоры с одной-единственной темой. Но мимолетная радость спасения с каждой верстой словно песок размывалась морем скорби по усопшим товарищам.