Сто страшных историй - Генри Лайон Олди Страница 33

Ошибка исключалась.

Скучавший на носу матрос без особого рвения отправился звать капитана. Зато с самим капитаном – жилистым, словно скрученным из просмоленных канатов – задержек не возникло. Да, корабль идет на Эдзоти. Да, места для вас заказаны гонцом из Правительственного квартала. Плату за место вам назвали верную, еда входит в оплату. Отплываем в Час Овцы. Не опаздывайте, ждать не станем.

– Я посижу здесь, – вздохнул настоятель. – Для того, чтобы сдать лошадь в конюшню, не нужна помощь старого монаха.

Широно присел, позволяя старику встать на землю, и развязал полотенце.

– Я быстро, – заверил я. – Туда и обратно.

Конюшня находилась на другом конце порта. Сдав лошадь сонному конюху, я расписался где положено, поглядел, как конюх отцепляет бирку с номером от лошадиной сбруи и вешает на крючок – и отправился обратно.

Когда до «Доброго Эбису» оставалась сотня шагов, мне заступили дорогу.

Он шагнул наперерез из-за штабеля коробок. Высокий, хоть и пониже Широно, этот самурай напомнил мне Ивамото Камбуна. Не лицом или одеждой – хищной собранностью движений. Длиннополое кимоно из узорчатого шелка цвета палой листвы. Голова повязана красным выцветшим платком. За широким поясом – тяжелый боккэн[2] и веер. Левое плечо туго перетянуто окровавленным бинтом из льняной ткани, прямо поверх одежды.

Сразу видно: тот еще забияка!

Он хмурил кустистые брови. Взгляд его был устремлен мне за плечо. Уловка, чтобы я обернулся? Позволил застать себя врасплох?!

– Бывший человек, да? Тварь без лица?

Голос был сух, безучастен. Казалось, самурай беседует сам с собой, говорит о ком-то, кого рядом нет, кто ему безразличен. Но я знал, о ком речь.

– Спрятал мерзость под маской? Снимай!

В его голосе лязгнул металл. Привычен к приказам, понял я. Что еще? Гнев? Скорее намек на подступающий гнев. Да что он себе позволяет?! Разумеется, самурай не может знать, что Широно обладает лицом, пусть и своеобразным. Но Широно – мой слуга!

Я расправил плечи.

– Мое имя – Торюмон Рэйден! Я дознаватель службы Карпа-и-Дракона.

Самурай посмотрел на меня – так, словно впервые увидел.

– Это мой слуга. Он чем-то задел вас? Я накажу его.

– Прикажите ему снять маску.

– Маска ему положена по службе, – ответил я. – Он ее не снимет.

В душе закипала злость. Боюсь, я был способен на безрассудный поступок.

– Пусть покажет лицо. Ту дрянь, что у него вместо лица. Пусть покажет!

– Это невозможно.

– Почему еще?

– Это запрещено служебными уложениями.

– Служебные уложения? – самурай выглядел удивленным, словно впервые слышал подобное. – Что за глупости?! Это ваш слуга? Тогда вы вольны приказать ему что угодно! Велите ему снять маску.

– С какой это стати?

– Потому что я так хочу!

– А я не хочу.

– Вы не желаете проявить вежливость? Оказать пустячную услугу человеку благородного происхождения?

Кто бы говорил о вежливости! Мало того, что наглец, так у него еще и вороны в голове гнездо свили! В трезвом уме требовать подобное?!

Я потянул носом. Нет, саке от наглеца не пахло. Безумец? Это хуже, чем пьяный. Пьяный проспится, безумец – никогда. И вообще, лишившись разума, люди становятся крайне опасны. Мне ли не знать? Опасностью от самурая несло явственней, чем хмельным от записного пьяницы.

Но это ведь не повод терять лицо и праздновать труса?!

– По-вашему, правила вежливости допускают обращаться к незнакомцу с подобной просьбой? Подобным тоном? Даже не назвав себя?

Его ладонь потянулась к рукояти боккэна. Я взялся за плети. «Подумав – решайся, решившись – не думай!» – часто повторяют мой отец и сенсей Ясухиро. Без сомнений, они правы. Я думал достаточно.

– Возможно, скромный монах сумеет разрешить ваш спор?

Будь это уловка, на нее попались бы мы оба. В тот миг, когда мы обернулись на голос, любой из нас легко пропустил бы удар противника. Вот только удара не последовало.

Святой Иссэн подобрался тише мыши. Он стоял в пяти шагах. Смиренная поза, наивная доброжелательность лица, изрезанного морщинами, светлый детский взгляд – одержимый местью дух-онрё, и тот при виде настоятеля раскаялся бы и прослезился.

Мы замерли, как в немой сцене театра Кабуки. Нас было трое, и вот осталось двое: я да монах. Незнакомец исчез: был и нет. С опозданием я понял, что самурай метнулся за штабель коробок, из-за которого появился – и сбежал.

Пальцы свело на рукоятях плетей. Если грубиян так быстр – хорошо, что святой Иссэн явился вовремя. Накостылял бы он мне своим деревянным мечом по первое число! Не настоятель, конечно, а этот нахал. Возбуждение бурлило, пенилось, язвило мое сердце. Било в голову крепче недобродившего саке. Уверяло: мы б еще поглядели, кто тут кому накостыляет! Беги следом, догони, поставь соперника на место…

Я глубоко вдохнул. Выдохнул. Раз, другой, третий.

С седьмого раза отпустило.

– Благодарю вас за помощь, – я поклонился старому монаху. – Этот человек не оставил мне выбора.

– Выбор всегда есть, Рэйден-сан. Но я рад, что мое появление позволило разрешить ссору мирным путем. Чего он хотел?

– Требовал, чтобы мой слуга снял маску.

– Весьма странное желание.

– Думаю, он был не в себе.

– Скорее всего, вы правы.

В голосе настоятеля я не слышал уверенности. Подтверждая свои слова, настоятель кивал с излишней готовностью и старанием. Он словно пытался убедить внутреннего спорщика. Безумием легко объяснить любую странность. Но всегда ли ведущий себя странно – безумен?

Однажды я позволил Мигеру встать мне на плечи, чтобы залезть на дерево и достать важную улику. Увидел бы кто со стороны – точно решил бы, что я ума лишился. Каонай попирает ногами плечи самурая?!

Я снова посмотрел на штабель, за которым скрылся забияка. Скрылся и унес кое-что, чему я дал имя безумия, и может быть, ошибочно.

* * *

Догадки я мог строить хоть до праздника Сэцубун[3], а «Добрый Эбису» уже готовился отчалить. Мы поспешили на корабль.

В самом скором времени попутный ветер наполнил широкие белые паруса. Каждый парус перечеркивало не меньше полудюжины горизонтальных планок-рей, из-за чего паруса до смешного напоминали исполинские шторы. Морская гладь колыхалась, дышала, играла тысячами бликов. Соленые брызги, орошая мое лицо, не раздражали – напротив, несли приятную прохладу. Корабль быстро набрал ход, родной берег превратился в туманную полоску далеко за кормой.

Вспомнилась давняя буря: она едва не разбила судно, когда я плыл на Хонсю. Вспомнился Мигеру, чьи советы спасли нас от неминуемой гибели. В тот день я многое узнал о своем слуге. Не пришло ли время получше познакомиться с Широно?