Невозвратимое - Алиса Арчер Страница 28

Генерал выдвинул ящик стола и достал огромную распухшую от бумаг папку. Вся информация о Книжнике, какой Бельский обладал на данный момент. Он знал ее содержимое наизусть. Но все-таки открыл и стал просматривать в надежде найти хоть маленькую зацепку и понять, как действовать дальше. Сверху лежал психологический портрет Книжника. Один из последних, составленный со слов Мозеса Луццатто. Бельский открыл его и пробежался глазами по знакомым строками.

Обладает высоким интеллектом.

Высокий контроль (возможно, мания контроля).

Социопат. Отвергает и презирает общество. Сводит знакомство лишь с узким кругом лиц.

Садистские наклонности.

Наклонности? Бельский заскрипел зубами. Он помнил, как психиатр рассказывала ему различия между формами садизма: сексуальным, который присущ большинству серийных убийц и психопатов, и несексуальным, который в чистом виде встречается достаточно редко. При сексуальном садизме от своих агрессивных действий человек переживает сексуальное возбуждение и наслаждение. Он больше концентрируется на собственных ощущениях и продолжает взаимодействие с жертвой до получения разрядки. Затем наступает период покоя, в котором садист не чувствует необходимости проявлять жестокость.

Несексуальный садизм – уже крайняя форма агрессивности без связи с сексуальным желанием, где палач получает удовольствие от самого процесса, не связанного с получением удовлетворения. Это холодная целенаправленная жестокость, высшая форма которой происходит от разума. И это описание в полной мере соответствовало действиям Книжника. Он мучил своих жертв не только ради удовольствия, но и для поддержания определенного имиджа, на котором держалось его могущество. Бельский вздохнул и продолжил чтение.

Возможно влияние травмирующего опыта в детстве или ранней юности.

Да у кого, мать вашу, не было этого травмирующего опыта? Генерал снова плеснул виски в стакан и одним глотком выпил. Почти у любого найдется то, о чем не хочется ни с кем говорить, кроме психолога. Но не каждый становится убийцей. Тем более психиатры, составляющие портрет Книжника, сходились во мнении, что психопатом он не был. Его поведение не подчинялось импульсивным психопатическим циклам смены настроения. Он проявлял жестокость независимо от ситуации – безжалостно и стабильно.

Бельский отложил документ в сторону. Здесь он не найдет того, что ищет. Психологи пытались анализировать Книжника на основании той информации, которая лежала на поверхности. Например, его татуировки. Сто сорок четыре цитаты из разных книг. Они пытались найти в них смысл, ключ к разгадке его личности. Бельский же видел в этом только тот факт, что ублюдок хорошо начитан.

Генерал искал данные о том, что Книжник скрывал. Именно в этом Бельский видел главное затруднение. Почему они не могли выяснить, кто он такой? Место рождения, имя, где он учился и как приобрел свои навыки? Он возник словно из ниоткуда. Так не бывает. Зачастую именно детство определяет человека и его дальнейшую судьбу. Он видел это даже по их с Вяземским пути. Отец генерала был военным, а мать Вяземского всю жизнь преподавала физику, с раннего детства привив сыну любовь к этой науке. Так и у Книжника должны быть свидетельства его ранней жизни. Таких огромных людей не так уж много, и кто-то должен был его запомнить. Кто-то учился с ним, кто-то делал ему татуировки. Но они не нашли ни единого подтверждения, что Книжник родился и вырос в России. А Бельский был в этом уверен. Он привык доверять своей интуиции и практически никогда не ошибался.

Генерал вытащил из папки тонкий измятый файл. Когда-то ему казалось, что он нашел подтверждение происхождения Книжника. Один из сослуживцев прислал ему личное дело солдата, погибшего в первую чеченскую кампанию. Солдата лично он не знал, но обратил внимание на огромный рост и цвет волос погибшего. И выслал Бельскому, который отправлял запросы на Книжника во все военные подразделения страны. Глядя тогда на фотографию этого парня, Бельский предположил, что они могли бы быть братьями. Или хотя бы родственниками. Солдата звали Вадим Порох. Отважный, смелый. Погиб, спасая товарищей из горящего бронетранспортера. Посмертно присвоено звание Героя России. Бельский подробно изучил его биографию. Вадим Порох был сиротой. Его родителей убили по дороге из кинотеатра, когда Вадиму было восемь лет. Воспитывался в детском доме, а после отправился в армию. Воевал в горячих точках. Сослуживцы его любили за честность и готовность помочь. Те, кто знал его поближе, говорили, что иногда Вадим Порох рассказывал о младшем брате, которого распределили в другой детский дом, но не могли вспомнить, называл ли он его имя. Лишь один из друзей Пороха упоминал, что во сне Вадим пару раз звал какого-то Сашку.

Бельский собрал всю информацию о сиротах за тот период, но не нашел документального подтверждения, что у Вадима Пороха был брат. Возможно, мальчонка имел в виду друга детства, которого от широкой души считал своим братом. Примечательным фактом оказалось и то, что отец Вадима, Павел Сергеевич Порох, в раннем детстве также остался сиротой. Мать погибла в блокадном Ленинграде, а отец сгинул в 42-м году в одном из фашистских концлагерей. Могло быть и так, что семейное сиротство сказалось на психике парня, и брата он просто придумал, чтобы не чувствовать себя таким одиноким в этом мире.

Но допустим, что у Вадима Пороха действительно был брат. Возможно ли, чтобы один из них стал героем, а другой превратился в такую редкостную мразь, как Книжник. Возможно. А вот найти и уничтожить все свидетельства своего существования – вряд ли. У Павла и Ирины Порох, согласно регистрационным записям, был только один сын – Вадим. Поэтому Бельскому эта версия казалась несостоятельной. Но личное дело Пороха он все-таки убрал в папку Книжника. Отдаленное внешнее сходство их лиц не давало ему полностью выбросить из головы эту историю. Вадим погиб в двадцать четыре года, подорвавшись на мине, и по приблизительному подсчету возраста Книжника, вполне мог быть ему братом. Луццатто рассказывал, что, когда они познакомились в 1997 году, Книжнику было около двадцати лет. Но даже если это действительно так, последний раз он виделся с братом больше сорока лет назад.

Бельский отложил документы в сторону. В конечном итоге все это не имело никакого значения. Гораздо важнее остановить Книжника. Как можно быстрее. Пока он снова не исчез.

Бельский убрал папку в стол и по внутренней связи вызвал полковника Терехова. Генерал знал его как верного и надежного человека, не привыкшего сомневаться в приказах и задавать лишние вопросы. Умеющего выполнять поручения и держать язык за зубами. Терехов отправится в ЦИА и попытается убить Книжника. Если он преуспеет, проблема будет решена. Но Бельскому все равно придется позаботиться о полковнике – лишние свидетели генералу ни к чему. В любом случае полковник пойдет в расход.

Дверь приоткрылась, и в кабинет, не здороваясь, вошел Терехов. Они знали друг друга слишком давно для того, чтобы придерживаться пустых условностей уставных отношений. Терехов прошел к столу и остановился напротив Бельского.

– Вызывал?

– Да. Видишь ли, я попал в одну… щекотливую ситуацию. И надеюсь, что ты поможешь мне из нее выкрутиться.