Зотика - Кларк Эштон Смит Страница 26

В свете тускло тлеющего огонька путешественники более ясно разглядели чудовищно огромный предмет, громоздившийся перед ними, вздымаясь от усеянного осколками пола до теряющегося во тьме свода подземелья.

То был словно нечестивый сон безумного дьявола. Его основная часть или тело формой напоминало урну, стоя, словно на пьедестале, на странно накрененной глыбе камня в центре склепа. Она была серовато-белой, изрытой бесчисленными отверстиями. От груди и нижней части отходило множество похожих на руки и ноги ответвлений, свисавших до полу, будто чудовищные распухшие щупальца, а еще два отростка, упруго наклонившись, корнями тянулись в открытый и, на первый взгляд, пустой саркофаг из позолоченного металла с выгравированной на нем вязью причудливых древних значков.

Похожий на урну торс венчали сразу две головы. Одна была украшена острым, как у каракатицы, клювом и длинными раскосыми разрезами на том месте, где обычно располагаются глаза. Другая же, уютно расположившаяся рядышком с первой на узких плечах, была головой старика, мрачного, царственного и ужасного, с горящими, словно кровавые лалы, глазами и косматой, длинной, будто мох в джунглях, растительностью на омерзительно пористом носухоботе. Под хоботом на боку вырисовывались смутные очертания ребер, а некоторые выросты-щупальца заканчивались человеческими руками и ногами или обладали человекоподобными суставами.

В головах, членах и уродливом теле периодически раздавалось загадочное журчание, побудившее Милаба и Марабака проникнуть в склеп. При каждом звуке из чудовищных пор выделялась склизкая влага, медленно катящаяся вниз нескончаемыми каплями.

Братья замерли, лишившись дара речи, объятые липким ужасом. Не в состоянии отвести глаза, они наткнулись на зловещий взгляд человеческой головы, смотрящий поверх них с высоты своего неземного величия. Потом, когда пеньковый лоскуток в пальцах Милаба медленно угас, дотлевая, и тьма вновь заполнила склеп, они увидели, как невидящие щели во второй голове постепенно раскрылись, испуская горячий, желтый, нестерпимо слепящий свет, и превратились в огромные круглые глазницы. В тот же самый миг путешественники услышали странный грохот, похожий на барабанный, словно начало громко биться сердце огромного чудища.

Они осознавали только, что перед ними неземной или лишь частично земной кошмар. Ужасное зрелище лишило их всех мыслей и воспоминаний. И меньше всего они вспоминали сказителя в Фарааде с его преданием о спрятанной гробнице Ос-сару и Ниота Корфая, равно как и пророчество, что гробница будет найдена теми, кто придет в нее, не подозревая о том.

Молниеносно выпрямившись и потянувшись, чудовище подняло передние щупальца, переходящие в коричневые сморщенные старческие руки, и протянуло их к оцепеневшим от ужаса братьям. Из мерзкого, будто у каракатицы, клюва раздался пронзительный дьявольский клекот, а губы царственного старика начали на незнакомом Милабу и Марабаку языке слова торжественного песнопения, звучавшие как колдовские заклинания.

Братья отпрянули от омерзительно шевелящихся рук. Охваченные безумным паническим страхом при свете, льющемся из пылающих глазниц, они увидели, как отвратительное чудище поднялось со своего каменного сиденья и подалось вперед, неуклюже и неуверенно шагая на своих разномастных ногах. Раздался топот слоновьих ног и спотыкающиеся шаги человеческих ступней, неспособных нести свою часть отвратительной туши. Исполин вытащил два щупальца из золотого саркофага, но их концы запутались в пустом, расшитом драгоценными камнями саване из бесценного пурпура, который вполне бы подошел мумии какого-нибудь короля. С беспрестанным безумным кудахтаньем и оглушительной бранью, переходящей в старческое брюзжание, двуглавое чудище нависло над Милабом и Марабаком.

Повернувшись, они без оглядки понеслись через огромный склеп. Перед ними, освещаемая лучами света из глазниц великана, виднелась полуоткрытая дверь из темного металла с проржавевшими петлями и задвижками, покосившаяся внутрь. Ширина и высота двери были поистине гигантскими, словно она была создана для существ неизмеримо более огромных, чем люди. За ней находился сумрачный коридор.

В пяти шагах от входной двери на пыльном полу была начерчена тоненькая красная линия, повторявшая очертания комнаты. Марабак, слегка опередивший брата, пересек линию и остановился, споткнувшись, точно ударился о какую-то невидимую стену. Его тело, казалось, растаяло под бурнусом, а само одеяние мгновенно превратилось в лохмотья, словно пережившие неисчислимое множество лет. Пыль заклубилась над полом прозрачным облаком, и там, где только что были протянутые руки Марабака, уже блестели белые кости. Потом и они тоже исчезли – и на пол упала куча истлевших лохмотьев.

Неуловимый запах тлена достиг ноздрей Милаба. Недоумевающий, он на миг прекратил свое бегство, и вдруг ощутил на своих плечах объятие липких сморщенных рук. Клекот и шепот двух голов оглушили его дьявольским хором. Барабанный бой и шум плеска фонтанов гремели в его ушах. С последним криком он вслед за братом пересек красную черту.

Мерзкое чудище, одновременно бывшее человеком и ужасным порождением далеких звезд, неописуемый сплав сверхъестественного воскрешения, продолжало неуклюже ковылять вперед, не останавливаясь. Руки Оссару, позабывшего начатое было заклинание, схватили две кучки пустого тряпья. Коснувшись их, чудовище зашло в полосу смерти и разложения, которую Оссару сам установил, чтобы навеки защитить склеп от вторжения извне. Через миг в воздухе висело исчезающее бесформенное облако, словно оседающий легкий пепел. Потом в склеп вернулась тьма, а вместе с ней и смертельная тишина.

Ночь окутала своим черным покрывалом эту безымянную страну, и под ее покровом в город ворвались гории, преследовавшие Милаба и Мара-бака по пустынной равнине. В мгновение ока они убили и сожрали верблюда, терпеливо ждавшего своих хозяев у входа во дворец. Потом в старом зале с колоннами они обнаружили отверстие в мраморном помосте, сквозь которое братья спустились в склеп. Они жадно обступили дыру, принюхиваясь к запаху лежащей внизу гробницы, а потом разочарованно пошли прочь, ибо их чуткие ноздри сказали, что след пропал, а в гробнице нет ни живых, ни мертвых.