Соб@чий глюк - Павел Гигаури Страница 26

– Я никому ничего не должен! – вскипел я.

– Должен, еще как должен! – не унимался домовой.

– Допустим. Но не могу я ее простить. Сказать можно все. Я могу сказать: я ее прощаю. Но это будет неправда, в душе у меня к ней ненависть и презрение! И я не думаю, что есть возможность ее простить. Это против всех инстинктов. Так, чтобы в душе простить. Невозможно это, Дедушка.

– Я тебе так скажу – возможно. Но до этого дойти надо. Это дело непростое. Тонкая душевная организация нужна и сильный характер – они оба у тебя есть. Так что попробуй. Светлана к тебе обратится с просьбой пойти к доктору по психическому устройству души, так ты не отказывайся. Попробуй. Что ты теряешь?

– Не знаю, Дедушка. Обещаю попробовать. Ты вроде как старший в нашей семье. Всех помнишь, всех и все знаешь. Может, поедешь жить ко мне? Поможешь с примирением? – опять попробовал я заманить домового.

– Нет уж, ты давай там свои дела разруливай и приезжай сам, а лучше с детками, я за ними присмотрю и расскажу про твоих прапращуров. А сейчас хватит нам болтать, давай отдохни малек, а то скоро вставать твоему отцу. Он уже вон храпеть устал. Ты бы сказал ему, чтобы он к врачу сходил насчет апноэ, чтоб ему машину прописали, БиПАП, а то так совсем плохо ему станет, днем дремать постоянно будет, отпышка появится, эрекционная дисфункция.

– Дедушка, меньше всего мне хочется знать об эрекционной функции моего родителя. Но обещаю – поговорю, хотя он и упрямый, – ответил я на предложение.

– А вы все такие были почти тысячу лет. Давай, миленький, ложись на этой лавке, душегрейку свою положи под голову и вздремни чуток. Эта лавка помнит твоего деда, и прадеда, и прапрадеда, она всю усталость вмиг из тебя выберет.

Дедушка спрыгнул с лавки, давая мне возможность растянуться на ней.

– Вот так, ложись и подремли, – ласково сказал Дедушка.

– Спасибо тебе, Дедушка, за все. Очень здорово было с тобой поговорить. Ты не уходи никуда из этого дома. Я приезжать буду. Дом в порядок приведу. Ты только не уходи.

– Куда ж я, миленький, из этого дома денусь? Я же домовой: пока дом стоит – я здесь. Ну, давай, закрывай глаза, – заботливо сказал Дедушка-домовой.

Я закрыл глаза.

Когда я глаза открыл, в доме было уже совсем светло, одетый отец накрывал завтрак, все сумки собраны и, как оказалось, даже Собакин накормлен. Отца, видимо, глодало чувство вины, что он выхрапел меня с печки на лавку.

Я сел, потянулся, осмотрелся, тело чуть затекло, но никакой усталости не было и в помине. Я смотрел на окружающий меня мир избы и в душе радовался безо всякой причины, как слегка душевнобольной. Потом поймал виноватый взгляд отца, и мне беспричинно стало его жалко, даже захотелось как-то утешить, сказать что-то доброе.

– Как вам спалось, папаша? – спросил я и тут же спохватился, потому что увидел, как виноватость в глазах отца выросла до полного отчаяния. Он воспринял мой вопрос как тяжелый сарказм человека, лишенного ночлега по чьей-то глупости.

– Сынок, ну ты растолкал бы меня посильнее. Что ж ты с печи-то слез? Тебе за руль садиться, а ты толком не спал. Хочешь, я за руль сяду?

– И что ты будешь, сидя за рулем, делать? – попытался я отшутиться, но явно неудачно, потому что отец сразу же перешел в атаку:

– Я за рулем провел больше времени, чем ты живешь!

Но я не обиделся, а попробовал зайти с другой стороны, чтобы отвлечь отца от грустных мыслей о его назойливом храпе.

– Я не устал. Я был внизу, потому что с нашим домовым полночи разговаривал, – радостно я сообщил ему.

– С кем? – переспросил он.

– С нашим домовым, который в нашем доме живет, – и для воссоздания правдоподобной картины потрогал свой подбитый глаз. – Помнишь, что Сергей Иванович сказал, когда я рассказал ему, мол, кто-то полночи по дому ходил и вздыхал? Он сказал, что это домовой.

Отец призадумался на секунду, а потом коротко ответил:

– Помню.

– Так вот, когда ты разбудил меня своим храпом, – при этих словах отец насупился, опять в его лице появилась виноватость, и если бы у него был хвост, как у собаки, он им непременно завилял бы, – то я опять услышал, как кто-то ходит и вздыхает. Я тогда спустился с печки и познакомился с нашим домовым.

– Ты хоть с ним-то не подрался? – с тревогой спросил отец.

– Да что ты! Он мирный, совсем маленький дедушка…

Я бы рассказал отцу все о наших с домовым посиделках и его истории, но тут в сенцах раздался шум. Интересно, что даже за такой короткий срок в деревне я заметил, что каждый индивидуум создает в сенцах свой шум: у отца – более плавный, чуть замедленный, острожный, а у Сергей Иваныча – более быстрый, более неорганизованный, более шумный. И точно, в дверях появился он. Он снял фуражку и выпрямил голову.

Я и отец закричали в один голос:

– Ух ты! Иваныч, бля, где тебя так?

А отец еще добавил:

– Серега, кто тебя так?

У Сергей Иваныча правого глаза видно не было, два черных века были наполнены старой запекшейся кровью, как два кожаных бурдюка, и от натянутого состояния поблескивали даже в тусклом свете. Глаз не моргал и не открывался.

– Что, заметно? Да? – кротко спросил он нас.

– Да нет! Только если при ярком свете присматриваться, – злорадно сказал я.

– Сергей Иваныч, ты охерел, что ли? – задал риторический вопрос мой отец. – Твой фонарь всю улицу освещает!

– Вот блядство какое, – пожаловался Сергей Иванович.

– Рассказывай, – предложил я.

– Да особо и рассказывать-то нечего, – скромно начал рассказ Сергей Иваныч. – Я вчера вернулся домой, жена уже спит. Я думаю: вот, баба, счастье-то тебе привалило! И нырь в постель. Думаю, сотворю сейчас брачный акт, потому как я в духе, а это нечасто бывает.

Я к ней подлез, а она: отстань! Я опять, а она опять: отстань. Ну, думаю, не на того ты напала, моя дорогая, не понимаешь ты своего счастья, и привалился посильней, а она: «Вот, леший, пристал!» – и отмахнулась от меня рукой, и как раз локтем мне прям в глаз, тут у меня свет-то в обоих глазах и выключило. Так и пролежал выключенный до утра, – поведал свою горькую повесть сосед.

– А что утром? – спросил я. – Признала Баба-яга свою вину?

– Признала. Говорит, делай со мной что хошь. А оно мне надо? С подбитым глазом и болью в голове? Егор, водка у тебя осталась?

– Сейчас налью. Есть на посошок чуть-чуть, – с готовностью отозвался отец.

– Да нет! Мне примочку сделать, – виновато попросил Сергей Иванович.

– Да разбежался, водку переводить! Давай сделаем примочки изнутри, это эффективнее, – строго сказал отец.

– Ну, давай изнутри, – не стал сопротивляться Сергей Иванович.