Семь дней до Мегиддо - Сергей Лукьяненко Страница 20

«Жница!»

Проведя пальцами по рубашке, я ухитрился стряхнуть впившиеся стеклянные иголки, хотя одну, кажется, совершенно безболезненно загнал под кожу.

А потом, повинуясь порыву, надел очки.

То, что стояло у сцены, невидимое невооружённым глазом и ярко искрящееся сквозь треснувшее стёклышко, не было ни человеком, ни Изменённым, ни Инсеком. Это было что-то совершенно неведомое и жуткое, ростом метра в три, с тонкими конечностями, суставы на которых походили на шарниры, с человеческого размера и формы голым туловищем и огромной, мохнатой будто у обезьяны, головой. Глаза были здоровенные даже для этой морды, выпученные и словно бы прикрытые прозрачными колпаками.

У существа были две лапы, на которых оно стояло, и ещё четыре конечности, с длинными тонкими пальцами на широченных ладонях. Одной ладонью существо сжимало Наську, две другие вытянуло к двери, а четвёртая, похоже, примерялась осуществить угрозу и оторвать куколке ногу.

Песнь Гнезда изменила ритм. Волны уже не бились о берег, волны откатывались… и подступала по-настоящему большая волна.

Дверь вдруг раскрылась. Не распахнулась, не разошлась в стороны, а свернулась к раме, сразу вся от центра, будто створки были лишь бутафорией, данью человеческой традиции.

В дверях стояла Дарина — в своём чёрном комбинезоне жницы и со здоровенным пулемётом наперевес. С таким разве что в комиксах героев рисуют, его даже без стрельбы в руках не удержишь.

Но Дарина начала стрелять.

Как ни странно, её не отбросило после первого же выстрела, она лишь пятилась, отступая.

Попала она или нет — я не понял. Монстр сделал неуловимый жест свободными лапами, и, хотя до Дарины было метров пять-шесть, пулемёт у неё из рук вырвало, расплющило и с грохотом жахнуло об стену.

Да уж, какая тут битва… тут и старшая стража, и монахи ничего не сделают…

Я запустил руку в кобуру и достал «Макаров».

Мне казалось, что я двигаюсь абсолютно бесшумно и очень быстро. Но голова монстра уже повернулась ко мне. Казалось, он был удивлён тем, что я стою живой и, даже, более-менее невредимый.

Одна лапа стремительно пошла в мою сторону — и ковры на полу, вслед за её разворотом, вспарывала невидимая даже в очках сила.

Вот только голос Гнезда уже изменился, теперь он ревел падающим на берег цунами — подхватывая меня.

И лапа монстра двигалась всё медленнее и медленнее… или это я стал думать и двигаться с его скоростью?

Я нацелил пистолет в голову твари и нажал спуск.

Кажется, это и впрямь что-то со мной… затвор отходил назад плавно, неспешно, и мне казалось, что я вижу дрожащий в воздухе след пули, мутный, как матовое стекло.

Первый выстрел прошёл мимо.

Я чуть опустил ствол, совершенно чётко ощущая те доли миллиметра, на которые его надо было сдвинуть. Снова нажал на спуск.

Пуля вошла монстру чуть выше левого глаза. Брызнули осколки кости.

Монстр разжал лапу, Наська плавно полетела вниз, а монстр начал приседать — то ли собираясь убегать на всех шести конечностях, словно гигантский мохнатоголовый жук, то ли собираясь прыгнуть на меня. Левый глаз наливался кровью — в буквальном смысле, между глазом и прозрачной оболочкой оказалась полость, и туда хлестало красным.

Совершенно спокойно я побежал на него, продолжая стрелять. Каждое касание пола отдавалось в ногах болью, будто я не бежал по коврам, а бил босыми ногами по бетону.

Третья пуля вошла существу в лоб.

Четвёртая разнесла на части тянущуюся ко мне ладонь, а я бросился влево, падая и уклоняясь от чего-то невидимого, с чудовищной силой пронесшегося над головой и ударившего об стену.

Где-то под потолком сорвался и медленно полетел вниз портрет композитора Мусоргского, взирающего на монстра с невозмутимостью человека, повидавшего и не такое.

Монстр рухнул, несколько раз дёрнул лапами, вспарывая ковры и оставляя борозды в паркете.

Голос Гнезда затихал, покидал меня.

Я сел, обхватив колени руками, как четверть часа назад сидела на моей кровати Наська. Молча уставился на монстра, на идущий из ствола «Макарова» дымок.

Задняя лапа монстра вдруг конвульсивно дёрнулась и вскользь ударила меня по груди. Я опустил голову, посмотрел.

Рубашка была разодрана и залита кровью.

Из кожи торчали красно-белые осколки рёбер.

Как-то очень быстро всё происходит.

Люди на такие вещи не рассчитаны.

Подумав мгновение, я подгрёб под себя пару подушек и вжался в них. Меня трясло. И ещё хотелось пить. Начали болеть изрезанные пальцы и отшибленный копчик. А вот в груди не болело, надо же.

Интересно, если я сейчас немного посплю, это не будет невежливо?

Меня несло по бескрайнему океану холодного серого шума. Океан раскачивал меня на волнах, подбрасывал вверх — чтобы тут же уронить, подхватить и снова потащить куда-то.

Наверное, я умираю.

Вот же досада.

Надо было дострелять магазин в монстра. Пожалел четыре патрона.

Но бой вышел шикарный.

Жаль, не узнал, что же это за тварь такая.

Меня снова подбросило на невидимой волне — и больно ударило по щеке. Потом по другой.

Ну что за свинство? Когда человек умер, ему не должно быть больно!

— Зачем ты его бьёшь?

— Чтобы он проснулся.

— А он точно проснётся? Он разве не умер?

Бац! Бац! Опять по щекам!

— Я ему умру…

Я открыл глаза и посмотрел на Дарину. Она сидела рядом и, кажется, приготовилась снова залепить пощёчину.

Сказал:

— Можно было… просто поцеловать.

Стоящая за Дариной Наська немедленно сообщила:

— А она вначале целовала. Потом принялась бить. У вас сложные и запутанные отношения.

— Тьфу… на вас обеих… — прошептал я. Осторожно потянул руку к груди. Дарина ничего не сказала, и я ощупал себя.

Вначале осторожно, а потом двумя руками. Сказал:

— Тут торчали рёбра.

— Три ребра и грудина, — подтвердила Дарина. — Наська, ты ещё тут? Что я сказала?

Куколка куда-то метнулась.

Я попытался сесть, Дарина помогла. Монстр по-прежнему валялся рядом, судя по всему — уже окончательно дохлый.

У меня даже шрама не осталось. Только рубашка была порвана в клочья и окровавлена.

— Долго я был в отключке?

— Полчаса примерно.

Я покачал головой.

— Раны так быстро не зарастают.