Разлом - Алина Островская Страница 13

— Не больше пары дней.

— Но у вас указан день, — подкрутив усы, принялся торговаться стражник, жадно поблёскивая глазами-пуговками. Ведунья ловко вынула из мешочка ещё одну серебрушку и, покрутив ее между пальцами, всунула в полураскрытую ладонь стража:

— Может, взглянешь ещё раз?

— Проходите! — довольно пробасил он, ловко пряча монеты за пазуху. — Стой! Разрешение на проезд повозки есть?! — эхом раздалось за нашими спинами.

Миновав толстую белокаменную крепостную стену, мы оказались внутри гудящего улья. Люди спешили по своим делам, скрипели деревянные колёса повозок, тихо фырчали лошади. Широкая, мощённая улица, бравшая своё начало от крепостных ворот, уводила вдаль к виднеющемуся на ее конце замку. По обе стороны возвышались двухэтажные каменные домики с плоской черепичной крышей, первые этажи которых пестрели вывесками. Кожевники, портные, ювелиры, кузнецы и оружейники, торговцы различными безделушками и продовольствием. Таверны! Хозяева заведений, раскрыв настежь двери, приглашали взглянуть на свои товары или отведать местных блюд. Самые хитрые выставляли прилавки на улицу. У них-то и толпился любопытный народ. За просмотр ведь монет не берут.

Я заворожённо оглядывался по сторонам, радуясь и подмечая те детали, которым никогда бы не уделил должного внимания прежде. В двадцать первом веке мягкая перина и пуховая подушка, например, не вызывала столько восторга, как сейчас, после сна на промозглой земле. Шаветт не стал бы горячо желаемым, если бы не бритье заточенным кинжалом, а полу кальсоны покупкой номер один в списке необходимостей, если бы не отсутствие нательного белья и кожаные портки, натирающие во всех местах (особенно после езды верхом). Как много радостей было дома, и как мало я их ценил.

Стал прикидывать как бы приобрести парочку кальсон, но на себя мое внимание перетянул щелчок хлыста, со свистом рассекший воздух.

— Вставай!

Обернулся на звук и увидел нехитрый механизм, приводящий в движение подъемники. Два огромных колеса вращало по двенадцать истощённых мужчин. Осунувшиеся лица, исполосованные свежими и старыми ранами тощие спины с выступающими позвонками да рёбрами, волосы и бороды паклей спадающие до плеч. Из одежды засаленные штаны с потемневшими пятнами крови, туго затянутые на впалом животе обыкновенной верёвкой. Четыре надсмотрщика, один из которых яростно хлыстал, рухнувшего на землю мужчину.

Он не шевелился, но его спину продолжали хлестать, вынуждая встать и приняться за работу.

— Он умер, Хэнк! — попытался вразумить одичавшего напарника один из надсмотрщиков.

— Третий за два дня! Проклятые слабаки! — продолжал он озлобленно рассекать бедняге плоть. — Это вам урок! Чтобы знали, как умирать без дозволения!

Народ, на чьих глазах развернулась эта картина, притих. Замер, наблюдая, как подогнали мула с небольшой повозкой и закинули на неё бездыханное тело. Освободившееся место быстро занял новый «счастливчик», на фоне остальных выглядящий бодрым и свежим.

— Что за чертовщина? — выдохнул я, скорее самому себе, но ведунья, стоявшая по правую руку от меня, поспешила пояснить:

— Им не повезло родиться в низшем сословии. Их родители не были ремесленниками, торговцами или воинами…

Оторвал взгляд от повозки, заворачивающей за угол, переводя на мужчин, вращающих колесо. Перед моими глазами очередное скотство этого мира!

Как только показательная порка окончилась, народ, потеряв всякий интерес к происходящему, как ни в чем не бывало занялся своими делами. Словно не человек пал замертво от истощения и усталости, а ничего не значащее насекомое. Нас подхватил общий поток людей, унося от подъемников дальше по торговой улице. Эйвар останавливался у каждого прилавка и начинал торговаться, как будто в его жилах текла цыганская кровь. А я все не мог отгородиться от той картины… Разве в моих силах было что-либо изменить? Нет. Я никак не помогу этим людям. Скорее меня самого закидают камнями или забьют насмерть хлыстом. Но от этих убеждений не становилось легче. Царящая несправедливость и жестокость, мешали мне свободно дышать.

Я человек военный. Ни раз встречающийся нос к носу со смертью и несправедливостью, вдруг стал слишком остро реагировать на беззаконие. Словно каждый погибший — это мой подопечный, зелёный рядовой, чей-то сын и брат, за которого я в ответе.

Наверное, я просто слишком впечатлился этим миром. Все-таки в двадцать первом веке не было места всему этому средневековью даже на войне…

— Держи, проголодался, небось, — Эйвар подкинул в воздух яркий плод, азартно подмигнув, — всего один медяк. Сторговался.

Поймал яблоко налету и, отерев о рубаху, откусил. Проголодался — не то слово…

— Надеюсь, это не предел твоих способностей, Эйвар. У нас мало времени, — раздраженно прощебетала ведунья, натягивая регулярно спадающий капюшон.

— Не дрейфь. Мы почти добрались. Вон за той лавкой торгует кожевник, которого точно заинтересуют наши шкурки. Мне и самому не терпится выпить в «Копченой ноге», — он в предвкушении потер ладони и с большим энтузиазмом стал пробираться сквозь толпящихся людей.

— Пока вы будете сидеть в таверне, я загляну на чёрный рынок, — информировала меня о своих планах Алариэль, когда воин отошёл от нас на безопасное расстояние.

— Это не опасно?

— А ты что, беспокоишься обо мне? — с легкой иронией в голосе переспросила женщина, приспустив капюшон.

Я неопределённо качнул головой, не сумев подобрать подходящего ответа. Беспокоюсь, наверное потому что она мой единственный шанс вернуться домой.

— Обождите меня здесь, — скомандовал Эйвар, когда мы остановились у стеклянной витрины, гордо демонстрирующей комплект кожаных доспехов с меховой оборкой на капюшоне, наручах и высоких сапогах.

— Моего тоже продай. Выручка пополам, — Алариэль кинула воину свой мешок, задорно подмигнув.

— А с вами приятно иметь дело, — хохотнул Эйвар и вошёл внутрь магазина, звякнув колокольчиком на двери.

— Медовые пааалочки! Горяяячие! С пылу с жару! Всего два медяка! Спешите купить! — выкрикивал босой мальчуган с котомкой наперевес. Поравнявшись с нами запричитал: — Угостите прекрасную леди, достопочтенный господин, отдам две палочки за три медяка.

— У меня нет монет, малец, — честно признался, разглядывая чумазые щёки. На вид пацану не больше десяти, но хватка прожженного торгаша выдаёт опыт работы ни одного года за маленькими плечами.

— Что же вы делаете в Эдихарде без гроша за душой? — искренне удивился он, округлив чёрные любопытные глаза.

Алариэль присела на корточки, ровняясь с ним взглядом и вкрадчиво заговорила, высовывая из мешочка серебрушку:

— Нам три палочки, пожалуйста.

— Не могу не отметить, что у вас великолепный вкус, леди, — мальчуган щелкнул пальцами и принялся заворачивать лакомство в кусок ткани. Давалось это ему удивительно просто, не смотря на полное отсутсвие правой кисти. Я даже сразу не заметил, так ловко он прятал неполноценную конечность за широкой ржаной рубахой.