Человек-Паук. Вечная юность - Стефан Петручо

Посвящается Стэну Ли, без которого...

...ну, сами знаете.

Как молния среди глубокой ночи,

Она быстра – блеснет и озарит,

Пред взорами и небеса, и землю,

Но прежде чем успеет человек

Сказать «смотри!» – уж снова бездны мрака

Все поглотят. Так быстро на земле

Все светлое в хаосе исчезает!

У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь», пер. Н. М. Сатина

Часть первая

Юноша

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НАЖАВ пальцем на ладонь, Питер Паркер тут же ухватился за толстую нить паутины, вылетевшую из сопла паутиномета на запястье. Нить туго натянулась, он взмыл в воздух и понесся вперед с такой скоростью, что весь Нью-Йорк Сити внизу превратился во множество разноцветных расплывчатых пятен.

Смерть дяди была не единственной причиной, побудившей Питера встать на борьбу с преступностью в образе Человека-Паука. Ему просто нравилось все это. Летать, пикировать вниз, прыгать, подтягиваться, перескакивать с крыши на крышу, карабкаться по отвесной стене – все это было так здорово! Притворяясь обычным «среднестатистическим» Джо, он чувствовал себя точно бегун, вынужденный ходить в свинцовых башмаках. Нет, образ обычного человека не мешал ему быть самим собой – просто образ Паука предоставлял для этого куда больше возможностей.

Однако в тот вечер на душе было так тяжко из-за проблем с деньгами, что даже самые дикие взлеты, прыжки и падения не помогали расслабиться. Несмотря на остроту ума, сумевшего создать полимер, превращающийся в паутину, которой стреляли его паутинометы, несмотря на соответствующую уму силу, быстроту и ловкость, приобретенные еще школьником после укуса радиоактивного паука, Человек-Паук никак не мог отделаться от мыслей о том, что ему не удается.

«Поверить не могу, – думал он. – Я продал скутер, но все равно не могу позволить себе пойти на какой-нибудь убогий фильм – даже на утренний сеанс за полцены! Не говоря уж об учебниках, о еде, и тем более – об аренде жилья».

Описав в воздухе огромную дугу, точно маятник, он разжал пальцы и отпустил нить. Недолгое ощущение полета – и Питер прилип к белой кирпичной стене старого, еще довоенной постройки, здания.

«Хорошо, что в квартире Гарри есть вода, не то мог бы и умереть от жажды».

Устроившись на углу карниза, он одернул маску и расправил складку, из-за которой чесался затылок.

«Мужайся, Паркер! На свете полно тех, у кого нет даже чистой воды!»

Он оглядел безмолвные здания, улицы, ярко освещенные фонарями тротуары, но не нашел ничего примечательного. Как же так? Обычно, придя в настроение поболтать, он всегда мог рассчитывать на собеседника – на какого-нибудь негодяя с напыщенным «Я уничтожу тебя!», или уличного грабителя с отвисшей челюстью: «Обалдеть! Человек-Паук!».

Но сегодня, в ночной тишине, призвать к ответу было некого – кроме себя самого.

«И что же теперь? Надеяться на то, что кто-то нарушит закон, чтобы получить шанс сделать несколько снимков для “Бьюгл”? Ну, да… что-то вроде того».

Питер внимательно прислушался – вдруг сквозь шум большого города пробьется крик о помощи? Но даже поток машин двигался легко и свободно. Осмотр района не принес ничего, кроме пары неправильно припаркованных автомобилей. Больше, насколько он мог судить, в Нью-Йорк Сити – впервые за всю его историю – не наблюдалось ни единого правонарушения.

Мало-помалу пришло время окончания последних киносеансов и театральных представлений. На тротуары выплеснулись компании друзей и влюбленные пары…

«Пора направляться домой, пока Гарри не вернулся со свидания с Эм-Джей. Не стоит соседу с подружкой видеть, как я возвращаюсь домой через окно».

Выбрав кратчайший путь, Питер понесся над громадами складов Портновского Квартала. Приземлившись на крышу одного из самых старых, он почувствовал легкую дрожь, зародившуюся в кончиках пальцев рук и ног, растекшуюся по конечностям и слившуюся в одно целое у поясницы. Паучье чутье, предупреждавшее его о близкой опасности, обычно било тревогу куда сильнее, порой заставляя его прыгнуть еще до того, как он успевал понять, откуда грозит опасность. Но на сей раз это было больше похоже на мурашки по коже от прохладного бриза, на смутную тень беспокойства.

«Мне так не терпится взяться за дело, что вскидываюсь по поводу и без… Паркер, когда ты, наконец, повзрослеешь?»

* * *

СТОЯ в одиночестве внутри обветшалого здания, восьмидесятидевятилетний Сильвио Манфреди размышлял о том, что ему уже давным-давно ни к чему – да и некуда – расти. Уличной кличкой – Сильвермэйн, то есть «Седовласый» – было сказано все. Он был главой Маггии, крупнейшего преступного синдиката в городе. Он был доминантой, альфа-самцом, и – уже не первый десяток лет – желанной добычей для тех, кому не терпелось занять его место.

При его роде занятий любое проявление слабости означало смерть. Сильвермэйн не мог позволить себе просто быть наверху – тут требовалось, чтобы это видели все и во всем, вплоть до одежды. Правильно выбранный деловой костюм означает влиятельность. Правильно выбранное оружие показывает, что его хозяин умеет с ним обращаться. Вот почему он, в глубине души скучая по старой шляпе-хомбургу, темно-серому костюму в полоску и двуцветным ботинкам, носил последние модели костюмов от Бриони; вот почему вместо старого доброго томми-гана всегда таскал при себе симпатичную маленькую штучку, способную выпустить 420 пуль в секунду.

К тому же, жизнь научила его чуять опасность. Поэтому, когда его поверенный, Цезарь Цицерон, адвокат с лицом мопса, начал умолять его не ходить на этот склад самому, да еще без охраны, он лишь фыркнул, раздув ноздри. Добрый совет? Ага, конечно, вот только в словах адвоката всегда есть и второй смысл. Амбициозный Цицерон, правая рука Сильвермэйна, нащупывал слабину, выискивал признаки старческой слабости в ожидании своего часа.

Но Сильвермэйн не купился на это. Городские закоулки скрывали трупы сотен лопухов, имевших глупость доверить важные дела, наподобие сегодняшней встречи, какому-нибудь лакеишке. Уж Сильвермэйн-то знал. Половину этих лопухов он отправил на тот свет сам.

Поэтому, несмотря на боли, потрескивающий при ходьбе бедренный сустав и изношенное сердце, грозившее прикончить его вернее пули наемного убийцы, Сильвио Манфреди отправился сюда сам, один, наотрез отказавшись взять с собой хотя бы одного телохранителя.

Будь это ловушкой, он бы почуял опасность.

Но минуты шли, он ждал в одиночестве, и мало-помалу холод пробрал его до костей, заставив признать, что слабину, конечно, выказывать – не дело, однако смерть есть смерть. Рано или поздно наступит час, когда доверяться притупившимся с возрастом инстинктам станет не лучшей из идей. По пути сюда он трижды забывал адрес. А заглядывая в блокнот, в который записывал особую информацию, какую только дурак доверил бы всем этим цифровым как-их-там, едва мог разобрать собственные каракули.