Лемартес - Дэвид Аннандейл

Бездонный океан крови во власти бури, яростной, как все штормы на свете, вместе взятые. Валы, увенчанные багряной пеной, врезаются в обсидиановое небо. Приближается нечто — творение кровавого неистовства, рожденное ураганом, вздымающее воды, грозно возносящееся. Предвестник бесконечного последнего рева, с которым умирает разум, уступая власть бешенству. Уничтожитель еще скрыт за волнами в тени небес, но он надвигается, объятый гневом, неудержимый и неотвратимый. Стремление к ясности…

Ужас откровения…

Ответный удар моей ярости.

Война бурь.

Болдуин Морров точно знал, когда умолкли молитвы на Флегетоне. Он остался в духовном одиночестве в тот же миг, как в их склепе тьмы и кровопролития погас луч надежды. Этот ведущий к спасению трос понемногу истончался и растрепывался, пока не лопнул с резким, почти реальным треском.

Морров даже знал, кто отвернулся от веры последним: его дети. Их звали Алайна и Берндт, но отец уже успел забыть их имена. Даже лица отпрысков превратились в тускнеющие пятна, что мелькали среди осколков личности Болдуина. Впрочем, если бы не молитвы детей, от его сути не осталось бы вообще ничего.

Он не был псайкером, но каким-то образом начал воспринимать психические эффекты молебнов после того, как угодил в подземную западню. Это давало ему надежду и помогало сохранить рассудок в ранние дни испытания. Тогда Морров верил, что чудо свершилось с ним по воле Императора.

Но спасатели так и не пришли, молитвы постепенно стихли, и Болдуин осознал, что потерять надежду — хуже, чем не иметь ее вовсе. Перед тем как сущность Моррова распалась, он понял: благословил его не Владыка Людей. Тогда и возникла богохульная мысль о том, что за случившимся стоят иные силы. Прежде чем потерять рассудок, Морров ощутил ужас.

Теперь, утратив последнюю связь с прежним «я», Болдуин завыл и пополз вперед во тьме. Его рабочий комбинезон был изорван в лоскуты, камни впивались в тело. Руки Моррова, покрытые рубцами и кровоточащие от свежих порезов, наткнулись на что-то шевелящееся. Закричав, оно напало на него — вцепилось пальцами в горло. Отбиваясь, Болдуин почувствовал, как его сломанные ногти впились в нечто податливое. Он нажал сильнее, и в воплях противника послышалось отчаяние. Враг выпустил горло Моррова. Болдуин вдохнул воздуха, зарычал и принялся давить, рвать и царапать неприятеля, пока тот не прекратил кричать и трепыхаться.

Но тьма вокруг него не исчезла. Болдуин продолжал ворчать, будто стараясь не подпустить к себе удушливую тишину.

Он не знал, что считанные секунды назад убил своего друга Теодора Вайсса. Впрочем, сам Теодор немногим ранее забыл собственное имя. Он, как и Морров, превратился в создание страха, ярости и инстинктов, которое обитало во мраке, дралось в нем…

И питалось.

Болдуин приступил к пиршеству.

Его сущность безнадежно распалась. Морров уже не понимал, где находится или как попал сюда. Он не помнил, что был шахтером. Он забыл, что пребывает внутри одного из самых крупных спутников Флегетона — планеты, окутанной плотным облаком из тысяч крошечных небесных тел. Некоторые из них имели всего пару метров в диаметре, другие — сотни километров. Богатая рудами микролуна, где попал в ловушку Болдуин, представляла собой гигантский добывающий комбинат. На ней располагались атмосферные генераторы, что позволяло трудиться без пустотных костюмов. Предприятие работало дольше века, и горняков здесь хватило бы, чтобы заселить небольшой город.

Но однажды случилась катастрофа. Хотя из памяти Моррова стерлось все, происходившее до нее, потрясение оказалось настолько глубоким, что в воспоминаниях шахтера отпечатался образ внезапно наступившей ночи. Первые несколько суток в темноте погребенные под землей люди еще сотрудничали, надеялись и мыслили, но даже тогда Болдуину не удалось узнать о причинах трагедии. Никто не поведал ему, что он стал жертвой случайности и силы притяжения. Флегетон обладал чрезвычайно кучным роем спутников, которые то и дело сталкивались между собой. В астероид горняков угодил другой обломок скалы, гораздо меньшего размера, но достаточно крупный, чтобы ударная волна разрушила все постройки на поверхности и завалила входы в рудники.

Энергопитание отключилось. Освещение погасло. За десятилетия проходческих работ внутри луны прорыли столько тоннелей, что воздуха хватило бы на месяцы, однако еда закончилась бы через считанные недели. Когда минуло несколько дней, а помощь так и не прибыла, сотрудничество уступило место соперничеству за уменьшающиеся ресурсы.

А потом соперничество перешло в войну.

Главное преимущество в ней давал свет. С его помощью люди отыскивали склады и замечали тех, кто пытался украсть припасы. Переносные лампы стали ценнее самой провизии, но тоже превратились в мишени. Всего через пару суток после того, как начались серьезные стычки, тоннели навсегда поглотила ночь.

Война разбила личность Моррова на части. От нее осталась лишь сердцевина из чистого отчаяния. Существование Болдуина свелось к борьбе во мраке и загробной тишине в промежутках между схватками.

Красной нитью сквозь те мучительные дни проходила ярость. Гнев на врагов, на судьбу, на тьму. На так и не явившихся спасателей.

Пока Морров еще умел говорить и понимал речь других, он слышал злобную нечестивую ругань в адрес самого Императора.

Болдуин не изрек ни одного еретического слова. Он цеплялся за веру, как утопающий за веревку. Шахтер чувствовал, что люди вокруг него молятся, и это придавало ему сил. Когда голоса начали умолкать, Моррова охватила безысходность, но он черпал силы и в ней.

Но теперь веревка порвалась. Сгинула надежда, в которой Болдуин неописуемо нуждался, хотя уже не понимал ее смысла.

Им овладела ярость. Гнев, захвативший изнутри всю каменную темницу. Злоба тысяч и тысяч людей, в отчаянии рвущих друг друга на куски. Ярость окончательного предательства, ее сконцентрированная эссенция и совокупность.

Так завершился первый этап весьма масштабного замысла.

Морров пронзительно кричал во тьме. Полз по крови и трупам, царапая ногтями горную породу. Наткнувшись на лежащий под углом обломок каменного свода, Болдуин бросился на преграду. Он врезался в барьер у выхода из склепа всем телом, так что удар отдался в костях. Втянув измученными легкими смрадный воздух, шахтер издал вопль, в который вложил всю свою беспримесную ненависть и невообразимо безумную злобу.

Бог, которому поклонялся Морров, не внял ему.

Но другое божество услышало его.

Осыпь сдвинулась.

И на Флегетоне начали твориться чудеса.

Лина Эльзенер ждала прибытия челнока с выжившим в медцентре, который располагался у вершины высочайшего из шпилей улья Профундис, неподалеку от посадочной площадки.