Белая Башня (Хроники Паэтты) - Александр Федоров

Пятки нещадно колотились о бугристый сельский просёлок. Жара в этом году стояла такая, что впору раздеваться до костей, и пыль на наезженной дороге была лёгкой и мелкой. Вот и сейчас она взвивалась под ногами четверых колонов, тянущих связанного и избитого Бина к месту его последнего в этом мире пристанища. Пыль вырывалась и из-под израненных пяток Бина, облепляла покрытые кровяной коростой ноги. Пыль забивалась в и без того забитую слюнями и соплями глотку Бина, из которой доносились звуки, мало напоминающие человеческую речь. Пыль забивала слезящиеся, припухшие глаза Бина, и от этой огненной слёзно-пыльной смеси их жгло так, будто там устроил привал с непременным огромным огневищем целый отряд северных берсерков из-за Серого моря.

Бина волокли больно и бесцеремонно. Руки его были раскинуты в стороны, а под сгибы локтей вдоль лопаток была пропущена длинная жердь, к которой он сам был привязан грубыми вожжами, впившимися в израненное тело и набухшими от его, Биновой, крови. За эту жердь, по двое с каждой стороны, и тянули его ходко и споро те самые колоны, которые всего какими-то тремя четвертями часа ранее и застали его за кражей. Жердь больно била в лопатки, пятки больно били в дорогу. Голова была бессильно запрокинута и висела, как говорится, «вниз головой», отчего мир казался перевёрнутым. В этом перевёрнутом мире, кроме жаркого солнца, душной пыли и огненной боли присутствовали ещё несколько оборванных мальчишек, с издевательским смехом бегущими впереди процессии. Они уже предвкушали то, что сейчас должно произойти.

Кто бы мог подумать, что эти ленивые и недалёкие колоны окажутся ещё и такими обидчивыми и скорыми на расправу? Конечно, этим летом стоит такая жара, что с урожаем можно уже распрощаться – возделанные некогда поля покрылись потрескавшейся коркой, из которой тоскливо торчат былинки, которым не суждено уже стать налитыми колосьями. Да и трава погорела, так что сена заготовить на зиму тоже будет сложновато. Всё это понятно, но разве это повод людям так звереть? Ну подумаешь – пытался увести пару коней… Да и какие же это кони??? Клячи – и то слишком доброе имя для двух костлявых трясущихся животин, которые и стали причиной всех Биновых бед.

Конечно, Бин знал, что эти клячи – две последние оставшиеся в селении лошади, и что с их исчезновением исчезнет и последняя надежда колонов протянуть этот год. Да, наверняка им, колонам, пришлось бы идти на поклон к окрестным сеньорам, а те не преминули бы взять их в крепость за те жалкие подачки, что помогут хотя бы половине детишек пережить зиму. Хотя, глядя на глумящиеся пыльные рожи бегущих впереди пареньков, Бин как-то не очень-то находил жалость к ним в своём сердце. Да и ничего бы страшного не случилось, – продолжал размышлять Бин, – ну стали бы ещё полсотни колонов крепостными… Годом раньше, годом позже… Не засуха, так дожди, не дожди – так холода… Пусть ещё скажут спасибо, что в окрестностях Латиона обыватели пока не видели на своих щеках лиловых пятен синивицы, от которой мрут сейчас на западе королевства!

Конечно, мы сейчас очень облагораживаем и систематизируем мысли Бина. Конечно, они были совсем не так связны. Конечно, в них сейчас было куда больше нытья и бранных слов. Но это и простительно для человека неполных двадцати лет, которого собираются вздёрнуть на сук через каких-нибудь пять минут.

Вообще-то говоря, Пыжи – деревенька, в которой схватили Бина – была всего в паре лиг¹ от Латиона, столицы королевства с одноименным названием. По всем правилам колоны, схватившие конокрада, должны были бы сопроводить его в город и сдать в Бурый Суд. Однако обозлённые поступком Бина колоны решили, что нечего беспокоить почтенных судей по пустякам. Кроме того, им и самим хотелось выплеснуть хоть часть своей злобы и безнадёги. Они не могли отомстить жгучему солнцу, они не могли отомстить тучам, что упорно не хотели переползать через невысокие Анурские горы на востоке, чтобы благословить живительной влагой страдающий Латион. Но они могли отомстить этому мальчишке, что едва не обрёк деревню на крепость или голодную смерть.

Следует пояснить, что в Латионе насчитывалось четыре суда, которые имели столь длинные и витиеватые названия, что они уже давно забылись, а люди звали их просто по цветам мантий, в которые рядились те или иные судьи. Так вот, имелся в Латионе Белый Суд – он судил меж собой знатных лендлордов, сеньоров и придворных. Был Алый Суд, где решались дела свободных сословий, во всяком случае тех из них, что имели достаточно доров² в кармане, дабы оплатить его услуги. Бурый Суд занимался всякой дрянью – городскими подонками и нищебродами, а также низшими сословиями, к коим, конечно же, причислялись и сами колоны. Крепостных судил, естественно, сеньор. Самым таинственным и зловещим был Чёрный Суд. Под его юрисдикцию подпадало жречество всех трёх официально разрешённых в Латионе культов, а также маги.

Дабы не сильно отклоняться от повествования, остальные пояснения будут приведены в свой черёд в более уместных местах, а сейчас возвратимся к несчастному Бину, которого как раз уже подтаскивали к трактиру Пыжей, стоящему почти ровно посередине деревни. Рядом с трактиром росли огромные яблони, которые в более благоприятный год к этому времени уже были бы увешаны созревающими плодами, а сейчас уныло трепетали пожухшей листвой. Лучшего антуража для повешения, пожалуй, придумать было бы сложно.

Через толстый сук одной из яблонь, стоящей всего в нескольких ярдах³ от покосившегося крыльца трактира, уже болталась видавшая виды верёвка с петлёй на конце. Другой конец был примотан к коновязи у крыльца, а рядом стоял здоровенный детина – не иначе кузнец. Именно он в нужный момент потянет за верёвку, оторвав тело несчастного Бина от грешной земли. Весьма жестокий способ повешения – при такой методе шейные позвонки останутся неповреждёнными, и Бину предстоит долгое и мучительное удушение.

На крыльце стоял краснолицый седой колон – наверняка староста деревни. Рядом с крыльцом ошивалось около десятка мужиков и баб из числа тех, что не поленились выйти на улицу в такую жарищу. Вообще-то их могло быть и побольше – работы теперь всё равно практически никакой не было. Из окна трактира лениво смотрел разморённый жарой купчишка из разряда тех, что торгуют с лотка разными безделицами, перемещаясь вдоль трактов. Купчишка, вероятно, был весьма доволен, что попал на такое вот развлечение там, где и не чаял.

Стенающего и хрипло воющего Бина подтащили к крыльцу и бросили в пыль. Жердь больно упёрлась в лопатки, затылок весьма чувствительно долбанул по утоптанной земле. Ничего – всего несколько минут, и лишняя шишка перестанет иметь какое бы то ни было значение. Однако при мысли об этом легче почему-то не стало.

– Свободные граждане Латиона! – зычно начал свою речь староста. – Мы собрались здесь сегодня для того, чтобы судить этого мерзкого преступника и конокрада, – узловатый палец указал на распятого на земле Бина.

– Это… несправедливо… Королевский суд… – кое-как выдавил из сжатого спазмами горла Бин.