Боевое братство - Карен Трэвисс

ВРЕМЯ — ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ДНЯ ПРОРЫВА.

МЕСТО — ГДЕ-ТО ГЛУБОКО ПОД ПОВЕРХНОСТЬЮ СЭРЫ

Люди на Сэре некоторое время тешили себя иллюзией мира… Пока не пришел День Прорыва.

Но вот наш народ вырвался из подземного царства, вторгся в государство ходящих по земле и стер с лица планеты их города. Мы воевали с людьми, мы убивали их на полях сражений, на широких улицах и в их собственных домах.

И они оказывали яростное сопротивление.

По прошествии некоторого времени их героическая оборона была прорвана. Но люди, несмотря на миллиарды погибших, не покорились противнику и уничтожили собственную цивилизацию. Они предпринимали отчаянные атаки на своей территории и истребляли своих сограждан, лишь бы не допустить нашей над ними власти. Настолько велика была их ненависть и страх перед нами.

Представьте, что пришлось совершить, чтобы мир выжил, — что должны были сделать люди и что должны были сделать мы. Но мы были обязаны выжить.

И теперь долгая борьба людей с превосходящими силами противника приближается к финальной, решающей фазе…

(Из обращения королевы Мирры к войскам Саранчи, впервые идущим в бой)

ГОРОДСКОЙ ПАТРУЛЬ ЭФИРЫ. ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ДНЯ ПРОРЫВА И ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ ВЗРЫВА СВЕТОМАССОВОЙ БОМБЫ В ПОДЗЕМЕЛЬЯХ САРАНЧИ

Клянусь, где-то пахнет барбекю.

Я говорю не о горящей плоти — этот запах мне знаком слишком хорошо. Я имел в виду мясо, настоящее мясо — горьковатый привкус углей на языке, запах кипящего жира, специй, пряного сока. Сегодня я командир; я поднимаю сжатый кулак и останавливаю отряд.

Знаете, запахи имеют громадное значение во время патрулирования. Это такая же часть общей картины, как и то, что ты видишь, слышишь, осязаешь. Они говорят о многом: о мертвых телах и о том, как давно они пролежали, о разряженном оружии, об утечке топлива; а свежий воздух из далекого вентканала может подсказать путь к спасению. Конечно, и твой запах способен многое поведать о тебе врагам.

Итак, сколько же осталось Саранчи?

Маркус медленно, не моргая, осматривается по сторонам, словно робот, сканирующий окрестные здания.

— Дом, что это, по-твоему?

— Ты тоже унюхал?

Возможно, кое-кто в этом городе пытается вести нормальную жизнь. Он, наверное, будет утверждать, что это один из обычных летних деньков, какими мы наслаждались много лет и много войн назад. Люди продолжают жить даже после миллиардов смертей. Даже я. Даже оставшись без жены и детей. Человек всегда найдет причину, чтобы жить.

Маркус медлит, неторопливо втягивает воздух, но не снимает с плеча автомат.

— Собака, — наконец говорит он. — Да, собака. Пережаренная.

Коул хихикает:

— Оставьте мне ножку. Или две, если это одна из мелких визгливых шавок.

— Черт, эти бродяги жрут все подряд, — ворчит Бэрд. Он не собирается тратить время на беженцев, пренебрегающих защитой государства. Да и остальные тоже. Что до меня, то я с трудом вспоминаю, что они наши соплеменники. — Может, в конце концов они начнут поедать друг друга и сэкономят нам несколько зарядов?

Они сами выбрали свой путь. Бродяги имеют возможность работать, служить в вооруженных силах Коалиции Объединенных Государств и получать пищу, как и все мы, но эти упрямые выродки до сих пор предпочитают разыгрывать независимость. Можно подумать, сейчас она имеет какое-то значение.

— Очень патриотично, — роняет Маркус и продолжает прокладывать путь через завалы мусора.

Но Бэрд понял намек. У каждого из нас есть право выбора, но глупо придерживаться законов своего племени, когда человечеству грозит полное уничтожение. Все разумные существа должны объединиться.

Нет, это хуже, чем глупость. Это самоубийство.

…И вот началось. Земля под моими ногами мелко задрожала.

Маркус утверждает, что обоняние — одно из самых сильных наших чувств. Именно запах воздействует на нас сильнее, чем другие раздражители, и быстрее привлекает внимание. Что ж, его отец был ученым; Маркус должен знать, о чем говорит. Но только не здесь. В городе ощущение идущей из-под земли мелкой дрожи прогоняет все остальные впечатления. Эта дрожь говорит о приближении Саранчи. Ты чувствуешь ее споим нутром. Подземные обитатели поднимаются на поверхность.

Их осталось еще немало, даже после того, как мы изорвали большую часть туннелей. Наверно, это последние из тех, кто уцелел.

— Ну вот и они, — говорит Коул. Он небрежно поправляет нож, словно предстоит проверка снаряжения, хотя в наши дни мы уделяем таким вещам не слишком много внимания. — Проклятие, я-то надеялся, что к жареной собачатине у бродяг найдется немного пива…

Забудьте про пиво. Земля в пятидесяти метрах от нас начинает шевелиться, вспухает холмом и стряхивает осколки давным-давно разбитого тротуара. Я реагирую. Мы все реагируем. Мыслям здесь не место. Мое тело проходило через это тысячи раз, и оно принимается за работу, не дожидаясь от мозга команды открыть огонь.

Вершина холма покрывается широкими трещинами, и появляются трутни Саранчи. Огромные серые уродливые ублюдки. Как может существо с двумя ногами, двумя руками и головой выглядеть настолько чужеродным? Мы все направляем оружие в одну сторону, пока эти существа не сумели как следует встать на ноги и прицелиться. На узкой улице оглушительно грохочут выстрелы. Один червь падает. Остальные выплескиваются из расселины и открывают ответный огонь.

Я моментально пригибаюсь за корпусом обгоревшей машины, чтобы продолжать бой из укрытия. В следующее мгновение шею и плечо обхватывает аркан, и трутень уже тащит меня по искореженному металлу, в кровь раздирая мою руку. Я пытаюсь достать его «Лансером», но мерзавец так сильно прижал меня, что я даже не в состоянии повернуть проклятый автомат. Свободной рукой я стараюсь дотянуться до ножа. Я слышу грохот стрельбы, крик Коула, тяжелое дыхание Бэрда, наносящего яростные удары, и только Маркус молча продолжает вести беглый огонь. В лицо брызжет какая- то жидкость. Сознание начинает ускользать, но, будьте уверены, я обязательно утащу с собой этого выродка Саранчи. Я вонзаю лезвие наугад, лишь бы попасть в тело трутня.