Ангел - Гарри Килворт

Сан-Франциско. Два часа ночи.

Полицейского звали Рейнольдс. Однако мальчишки из окрестных домов за огненно-рыжие волосы прозвали его Фокси. Рейнольдсу это не особенно нравилось, он бы предпочел, чтобы его звали Рэйем, но тут уж ничего не поделаешь. Он это понял давно, еще на заре своей карьеры — раз получил прозвище, отделаться от него не удастся. Если ребята захотят звать тебя Гуфи или Дамбо, они и будут звать тебя Гуфи, и чем кличка обиднее, тем прочнее она к тебе прилипнет. [1]Лучшее, что ты можешь сделать, — это не обращать внимания и улыбаться.

Фокси сменился с дежурства и держал путь домой, и этот путь привел его в весьма подозрительное место, где он припарковал машину и закурил. Ему нужно было поразмыслить о своей семейной жизни, которая, похоже, начала сходить с рельс. И причина, и следствие — все было в нем самом. Вернее, в его привычке пропустить рюмку-другую после работы. Клементина терпеливо относилась к его долгим дежурствам и всему строю их жизни, но не могла примириться с тем, что свободные от службы часы у него уходили на выпивку. И вот теперь Фокси должен был выбирать: либо счастливая семья, либо жизнь одинокого, спивающегося полицейского. Для многих сделать выбор не составило бы труда — но только не для Фокси, который с его неодолимой тягой к спиртному после работы не представлял себе жизни без жены, как, впрочем, и без виски тоже. Эта дилемма причиняла ему большие страдания.

Наступило мрачное, холодное утро. Клочья тумана лепились к стенам домов, медленно сползали по водосточным трубам и у самой земли смешивались с испарениями из канализационных решеток. В нескольких шагах от машины Фокси, на углу улицы, стоял человек и смотрел на освещенное окно ветхого многоквартирного дома. Длинные ресницы и ногти делали его похожим на девушку. В доме горели и другие окна, но он сосредоточил свое внимание на одном. Весь его вид выражал крайнюю заинтересованность. Его можно было принять за любителя подглядывать, только смотреть было не на что. Не было даже теней на занавесках.

— За кого ты меня принимаешь? — донеслось из какой-то квартиры так, как будто кричавший держал голову под подушкой. Ответный шум послышался из других комнат. Этот район никогда не затихал, по крайней мере треть здешних обитателей постоянно не спали: им не давали уснуть лай собаки, хотя в этом доме вряд ли позволялось держать собак, шум от вечно переставляемой над головой мебели, звон посуды и то, что раздражало сильнее всего, — смех. Хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе-хе. Какой-то кастрат смеялся своим дребезжащим тенорком над чем-то невидимым и неслышимым для остальных — ни над чем.

Смех. Шепот-шепот-шепот. Смех. Шепот-шепот-шепот. Смех.

Как только начинало казаться, что смех умер навсегда, он возрождался — еще более пронзительный и настойчивый, чем раньше, сверлящий тонкие стены. Непонятно, почему его до сих пор не убили? Человек с таким смехом заслуживает смерти. Он сводит тебя с ума, он заставляет тебя орать: «Заткнись ради Бога! Что там, черт возьми, смешного? Знаешь, который час, скотина?» — пока наконец не наступает сущий ад, и вот уже пересмешник орет вместе со всеми: «Ти-хо! Успокойтесь!» О Боже!

О, не сомневайтесь, здесь умели довести до белого каления любого, кто хотел бы заснуть. Те, кто не мог уснуть, будили тех, кто хотел спать, и вскоре не спал никто. Мир спускался на этот дом только с рассветом, когда все его жильцы полностью теряли рассудок от усталости, шума и бессонницы.

Наблюдатель стоял молча и, невзирая на сильный холод, почти не двигался. Единственный уцелевший фонарь сквозь грязное желтое стекло освещал его лицо.

Любая женщина, которая увидела бы его здесь, — уличная проститутка или хозяйка светского салона — признала бы его красивым. Бледно-серые глаза, пухлые губы, похожие на лепестки роз, цвет лица нежный, как у той женщины, что рекламирует мороженое на ТВ. Может быть, это вообще не мужчина, а переодетая женщина? Или человек, не имеющий пола? Почему-то Фокси был уверен, что нежный облик скрывает твердость и необыкновенную физическую силу. По роду своей профессии Фокси приходилось встречать особ женского пола, сполна наделенных этими качествами, но этот человек, без сомнения, был мужчиной.

Мужчина повернулся в сторону Фокси и одну-две минуты смотрел на него томным отсутствующим взглядом, потом снова уставился на выбранное им окно. Внезапно, когда взгляд этих серых глаз остановился на нем, Фокси ощутил приступ страха. Что-то здесь было не так, и чутье полицейского подсказывало Фокси, что надо бы окликнуть парня и выяснить, что он здесь делает в такую рань. Но какое-то чувство не позволило ему этого сделать. Возможно, чувство страха, которое полицейский не может себе позволить.

Фокси был рад, что мужчина не попытался с ним заговорить. Ему всегда было неприятно общение с половыми извращенцами, и он вряд ли сам спросил бы его о чем бы то ни было без крайней необходимости. Фокси был очарован внешностью незнакомца — очарован и испуган. Он видел перед собой тот тип прекрасного, который английские поэты описывали примерно так мужественность под личиной красоты.

Мужчина сделал несколько шагов вперед, и Фокси получил возможность наблюдать движения его тела, скрытого под белым костюмом. Как он и предполагал, мужчина был атлетически сложен и находился в прекрасной форме. Тело танцора. Под одеждой угадывались великолепно развитые мышцы — не вздувающиеся буграми, а эластичные и продолговатые. Пальцы, которыми он опирался о стену, как раз там, где красовалась надпись «Закон красных скорпионов», были длинные и тонкие, почти прозрачные.

Он двигался мощно и плавно, с элегантностью гепарда. Казалось, могучая машина скрыта в его грудной клетке. Машина, вырабатывающая силу и грацию. Фокси почувствовал холодное дуновение первобытного ужаса, исходившее от миловидной внешности молодого человека.

Фокси уставился на него, никак не в силах взять в толк, что этот педик делает на улице в четвертом часу утра. Может быть, он смотрит в свое окно? Может, там кто-то с его женой? Или, скорее, с его приятелем? Может, дело идет к убийству?

Фокси попытался сосредоточиться, но ничего не смог с собой поделать. За последнее время все его силы ушли на решение двух задач: увольнение из полиции и открытие собственного ресторанчика. Вот все, о чем он мечтал: он и Клементина в собственном бистро. Фокси уже видел себя в роли шеф-повара. Уже целый год он изучал в вечерней школе кухню экстракласса. Людям его стряпня нравилась. Многие находили, что его обеды ничуть не уступают тем, что подают во французском ресторане на углу 32-й и 12-й улиц. Но Фокси не любил рестораны из-за их обычной мишуры, ненужной роскоши. Все, что ему было нужно, — это бистро, простое и незамысловатое. Место, где он сможет повесить на стену несколько плакатов с канканом и соорудить неоновую надпись «Мулен Руж», вроде той, что нарисовал знаменитый французский художник.

Мужчина подошел к двери дома и вошел внутрь.