Бог гномов - Борис Иванов

Часы над дверью — точно напротив рабочего стола комиссара Роше — показали ровно без четверти шесть вечера. Ровно пятнадцать минут Жану Роше оставалось быть комиссаром уголовной полиции Объединенных Республик. Перспектива стать обычным пенсионером — таким же, каким становятся бывшие провизоры и — не к ночи будь помянуты — дантисты, не то, чтобы сильно его огорчала, просто нагоняла элегическую грусть. Для многих его коллег известие об отставке комиссара стало чем-то вроде грома среди ясного неба. Жан Роше, он же «старый морж», он же «матерый дед» и т. д., грузный, рыхловатый на вид флегматик с несколько землистым цветом лица и грустно обвисшими усами был олицетворением чего-то вечного и уж никак не подлежащего устранению во вселенной Криминального департамента. Мало кому в голову приходило, что и на Жана Роше распространяется понятие о заслуженном пенсионном отдыхе. Порой так казалось и ему самому.

Но час пробил, и сроки исполнились.

Комиссар взмахом руки рассеял повисшее над его столом облако табачного дыма, со вздохом извлек из кармана связку ключей и один за другим стал отстегивать от нее те из них, что следовало передать своему преемнику. Сам этот преемник — Поль Лафорж, старый приятель Роше, и еще с полдюжины приятелей комиссара уже дожидались его в маленьком, уютном зале «Четвертого мушкетера». Свой уход на давно заслуженную пенсию Роше решил отметить без «официальных поминок», в чисто дружеской компании. Начальство, хотя и скрепя сердце, пошло в этом ему навстречу. Даже его превосходительство товарищ министра Гай Шпигельмахер засунул поглубже свои генеральские амбиции и обещал появиться в «Мушкетере» хотя бы на пару минут, чтобы вручить виновнику торжества памятный подарок и грамоту от кого-нибудь из первых лиц Объединенных Республик.

«Руководство нашей конторы не блещет оригинальностью в подобных вопросах, — прикинул в уме комиссар, — и мне придется рассыпаться в благодарностях, принимая золоченый хронометр с дарственной монограммой. Хотя, возможно, учитывая мой небольшой порок, хронометр заменят портсигаром…» Он тоскливо посмотрел на единственный оставшийся на кольце ключ — от его городской квартиры, задвинул ящик, в котором звякнули ключи служебные, и поднялся из-за стола. Подошел к полкам, уставленным давно вышедшими из реального употребления — в век информационных технологий — папками-скоросшивателями, вынул из портфеля и аккуратно спрятал за этими архивными раритетами объемистую бутылку «Наполеона» — свой прощальный подарок старине Полю. Тому предстояло еще не раз укреплять свой дух после вселения в стены этого почти безликого кабинета. Хлеб комиссара уголовной полиции был горек. Конечно, коньяк был местного производства — изготовления и розлива винных заводов Прерии, но настоящее спиртное, изготовленное на матушке-Земле, было по карману только господам министрам. Впрочем, Поль и не понял бы столь щедрого дара, случись таковой. Размышления комиссара о грядущих тяготах, ожидающих его преемника, были прерваны самым неожиданным образом.

На столе комиссара разразилась нетерпеливым писком трубка мобильника. Роше удивленно откашлялся и поспешил снова пересечь комнату и поднести трубку к уху. Машинально он загасил окурок своей «Галуаз» в тяжелой, чугунного литья пепельнице, украшавшей его стол, будто запах дешевого табака мог оскорбить обоняние кого-то, кто пребывал на другом конце канала связи. Голос в трубке принадлежал секретарю Верховного Комиссара Луке Демидову. Не каждый месяц, порой и не каждый год окружной комиссар удостаивался такого звонка. Любезнейший Лука свойственным ему тоном, не терпящим ни малейших возражений, уведомил комиссара, что Верховный ждет господина Роше в своем кабинете и надеется, что господин комиссар не заставит его ждать слишком долго.

Роше покосился на табельный портрет Президента, снова бросил взгляд на настенные часы, убедился, что господином комиссаром ему остается быть не более десяти минут, и заверил господина секретаря, что предстанет пред очи Верховного в ближайшие две-три минуты.

Эти минуты, поглощенные быстрым проходом по пустынным коридорам угрюмого здания Комиссариата на Козырной набережной и стоянием в кабине лифта, можно было бы, конечно, провести, ломая голову над тем, что могло послужить причиной столь необычного вызова к первому лицу криминальной полиции. Ну, первым напрашивалось лестное предположение, что Верховный вознамерился лично пожать на прощание руку одному из самых заслуженных ветеранов вверенного ему департамента. Впрочем, оно было тут же отметено прочь — предположить такое было бы непростительной самонадеянностью со стороны этого самого ветерана. Да и тон, каким было сделано приглашение, не настраивал на юбилейный лад. Судя по всему, речь шла о каком-то поручении делового характера. Что и говорить, момент для такого демарша был выбран куда как не вовремя. Скорее всего, там, в эмпиреях департамента просто позабыли о том, что Жан Роше покидает свой пост именно сегодня. Так что орденские колодки на грудь цеплять не было необходимости. Роше и не стал тратить на это время.

Любой другой обитатель дома на Козырной погрузился бы на эти минуты в беспросветные и бесплодные гадания на кофейной гуще. Но у Жана Роше долгие десятилетия службы Фемиде и Объединенным Республикам давно уже воспитали твердую уверенность в том, что попытка угадать, какие идеи владеют на данный момент умами высокого начальства, может послужить в лучшем случае лишь развитию хронической мигрени. Поэтому вместо подобных умственных упражнений Жан Роше сделал только два-три глубоких вздоха, слегка очистивших его легкие и бронхи от избытков табачной копоти.

В кабинете Верховного Роше ждали сразу несколько сюрпризов подряд. Первым из них было присутствие — бок о бок с Верховным — неприметного господина, чело которого было недвусмысленно отмечено незримым клеймом Федерального Управления Расследований.

— Следователь Ясиновски, — представил его Верховный. — Из «большого» Управления.

После чего мановением своей густой брови удалил из кабинета верного Луку и предложил оставшимся двоим собеседникам занять места вокруг стола заседаний. Нервно посмотрев на наручные часы, он натянуто улыбнулся Роше.

— Прежде всего должен вас поздравить, комиссар, — произнес он, извлекая из кожаного бювара на своем столе документ, украшенный сразу парой печатей — президентской и печатью Федерального Директората, — Сегодня на коллегии министерства был поставлен вопрос о том, не слишком ли мы поспешили с вашей отставкой. В итоге… — тут Верховный откашлялся, — в итоге мы, учитывая ваши предыдущие заслуги и… Одним словом, вам присвоено звание Специального комиссара федерального значения по особым поручениям.

Роше, приняв взволнованный вид, поднялся с кресла, чтобы принять бумаги из рук Верховного.

— Это, — продолжил тот, — как вы понимаете, аннулирует предыдущий срок вашего выхода на пенсию.

Роше, чувствуя себя так, словно его огрели пыльным мешком по голове, машинально, даже не сознавая этого, снова грузно опустился в кресло. Решение покинуть свой боевой пост и уйти на заслуженный отдых далось ему нелегко. Но, раз приняв решение, он был в нем тверд. И вот теперь этот столь тяжело давшийся ему шаг был напрочь перечеркнут простым листком веленевой бумаги с красивыми печатями и дюжиной строчек невразумительного текста. Комиссар, разумеется, постарался не выдать своих чувств, но, должно быть, охватившая его растерянность все-таки обозначилась на его обычно маловыразительной физиономии. Во всяком случае, именно это чувство Верховный смог прочитать в глазах своего подчиненного, что и означил кисловатой улыбкой.