Отчет Брэдбери - Стивен Полански

Я — человек незначительный. То же самое можно сказать о большинстве людей. В дальнейшем я не стану предъявлять к себе особых претензий, кроме одной, но без нее уж никак не обойтись. В конце концов, этот отчет вовсе не обо мне. Я подробно и с сожалением излагаю мое понимание мира и разочарование в нем — в мире, который лишает тебя способности сожалеть.

По рождению у меня не было никаких особенных преимуществ. Я не был богатым, одаренным или счастливым от природы, не обладал привлекательной внешностью. Бедным, больным, увечным, хронически унылым я тоже не был. Я родился и получил то, в чем нуждался. Меня зачали естественным путем — мне ведь шестьдесят шесть. Мои родители заботились обо мне.

Если бы я был более удачлив — если бы я лучше управлял своей удачей, как сказала бы Анна, — если бы пользовался благорасположением судьбы, моя жизнь могла бы сложиться иначе. Возможно, я достиг бы чего-то, что отличало бы меня, отделяло от общей массы подобных мне людей. Меня бы продвигали, поддерживали, вели к цели. Возможно, я был бы счастлив, как счастливы некоторые люди. Я упустил эти возможности. Или они ускользнули от меня. Я — не плохой человек. Я не был слишком легкомысленным. Я старался жить разумно и не причинять боль другим людям, если сознавал, что могу их ранить. Но, не совершив никаких вопиющих промахов, я так и остался человеком незначительным — не имею особого значения даже для самого себя.

Я — старик. В ноябре — если я до него доживу, что сомнительно, — мне исполнится шестьдесят семь. Это вовсе не старость, обязательно возразят мне. В наши дни, в нашем возрасте, с нашими возможностями это, конечно же, не старость. Но я плохо сохранился. Я не работал над тем, чтобы оставаться молодым. Не занимался спортом. Не сидел на диете. Мало спал. Или, наоборот, слишком много. Я не омолаживал зубы, волосы и кожу, не делал липосакцию, не проходил клеточную терапию. Не столько от недостатка тщеславия, сколько от отсутствия энтузиазма. Как и многие люди моего возраста и моих возможностей, я, когда это стало доступным, зарегистрировался для процедуры репродукции по технологии замены ядра клетки, хотя предпринял этот шаг без особого энтузиазма или интереса. У меня нет потомства, то есть нет сыновей и дочерей. Никого, кто бы сделал мне замечание или подбодрил меня. Моя жена, с которой целую вечность назад мы прожили только семь лет, умерла — как я считал, бессмысленно, атавистически, во время родов. Мы выбрали мальчика, каштановые волосы, зеленые глаза — мы ограничили наш выбор только этим, но не дали ему имени. Я оплакивал ее. Не мог и помыслить о том, чтобы снова жениться. Я устал. Я разглядывал улицы Лебанона, [1]бесцельно бродил по ним, и меня принимали за человека гораздо более старшего возраста, чем я был. Я был болен. Я и сейчас на пороге смерти, чему весьма рад.

Мне всегда не хватало чувства юмора. Всю жизнь, насколько мне помнится, я не находил смешным то, над чем смеялись другие. Я не умею иронизировать, не различаю иронию и насмешки. Как правило, я имею в виду именно то, что говорю. Обо всем необычном, с чем мне пришлось столкнуться, я постараюсь рассказать четко и ясно.

Я достаточно стар, чтобы помнить, какое огромное количество книг было написано в первые десятки лет нашего века о том, что обычно называют «клонированием». Научные тексты и сопутствующая популярная литература. В тот очень краткий период, прежде чем все обсуждения были свернуты, существовали книги на тему этических, юридических и нормативных вопросов клонирования. Ни одной из них я не читал. Я имею в виду романы и истории, вымышленные, теоретические произведения научной фантастики и фэнтези. Я достаточно стар, чтобы помнить множество из них. Я знал, что их читали; помню, что слышал, как о них говорили. Особенно популярна была, насколько я припоминаю, книга Майкла Бенаарона «Владеть самим собой». Еще была «Ветвь» Ричарда Пауэрса. Бесконечные серии романов ужасов Эвана Спайра, клонирующие сами себя. «Овцы» Эдварда Маниго. Отвратительная книга «Оплодотворенная яйцеклетка» и еще одна, под названием «Изменить Эдем» — не могу припомнить, кто их написал. В те времена были и сотни фильмов по мотивам книг, один омерзительнее другого, почти все вульгарные и глупые. Некоторые из них я смотрел, стараясь не отрываться от общества.

Эта книга, если ее можно так назвать, не научная фантастика или фэнтези. По сути, это правдивое повествование о молодом человеке, о его мужестве и великодушии. О его необычайной человечности. В этой прощальной речи, завершающей мою жизнь, я не ищу новых идей, мне не нужно чем-то заполнять свое время. Я не жажду известности или финансовой выгоды, не мечтаю о том, что моя книга пригодится всем и каждому. Я не жду, что в результате моего рассказа что-то изменится. Если я проживу достаточно, чтобы закончить книгу, она будет издана только за границей, где все это — прописные истины, хотя ее, скорее всего, прочтут многие и даже выразят свое одобрение. В моей собственной стране, в Америке, вероятнее всего, ее не прочтут, а если прочтут, то ничему не поверят. Несомненно, меня попытаются дискредитировать, а если найдут, то казнят. Чтобы люди вроде меня не узнали то, о чем знаю я, приняты экстраординарные меры. Тирания справа, слева, везде одно и то же. И все потому, что я продолжаю жить, потому что я один (а может быть, нас двое) способен сделать это, написать об этом. Я — не герой, но я не боюсь.

Я — ничего иного мне не остается думать — единственное живое существо, единственный человек в мировой истории, кому довелось пережить путешествие во времени. (Так и есть. Я себе не противоречу. Для Анны этот опыт был другим, менее сильным и глубоким, смею предположить.) Если подобное пережил кто-то еще, мы о нем ничего не знаем и не узнаем. Это путешествие во времени — придется употребить избитый термин, — осуществленное единственным возможным способом, стало, как можно было предсказать, непредвиденным результатом, побочным продуктом — меняющим мир, опасным, печальным — неудержимой научной гонки.

Больше года назад, в июле, в первый спокойный день после длительного общенационального буйства, мне позвонили — не по видеофону. Это была женщина, которую я знал, когда мне было двадцать. Так совпало, что она позвонила в день Луизы Браун. [2]Таким образом математически подтверждается, что в нашем мире совпадение является правилом, и это, замечу, не самая невероятная вещь, о которой я собираюсь вам поведать. В дни нашего знакомства ее звали Анна Уикс. Теперь — Анна Пирсон. Она рассказала, что вышла замуж почти сорок лет назад за замечательного и любящего (по ее словам) человека немного старше ее. Он умер — ожидаемо, не скоропостижно — в прошлом году. Она до сих пор носила траур. У них было трое детей, все уже взрослые. Она продолжала жить в Айове. Больше не преподавала, была на пенсии. Ее лишили прав на выплату страховки мужа, и она жила на пенсию. Я узнал об этом значительно позже.