Пристанище ведьм - Саша Пейтон Смит

Нью-Йорк, сентябрь 1911 года

Мать однажды сказала мне, что женский успех в мире зависит от того, насколько хорошо ты умеешь притворяться. И вот сейчас я притворялась, будто не хочу орать во все горло.

Сложно игнорировать мистера Хьюса, когда он расхаживает по ателье со всем изяществом пьяного льва.

Он приехал утром на очередную внезапную проверку, но, как всегда, изучал не саму лавку, а скорее швей, которые в ней работали.

Мы с девчонками незаметно переглядывались, и я обратила внимание, что у Мэри еще две минуты назад закончилась нитка на шпульке, а у Кэтрин сломался грифель в карандаше.

В нашей молчаливой игре «кто первый» проиграла я. Поэтому встала с тяжелым вздохом из-за стола, прекрасно понимая, что с подолом не закончу, если не разогрею утюг.

Сложно делать вид, будто не замечаешь на себе тяжелого взгляда мистера Хьюса.

– Доброе утро, – сказал он с ухмылкой, и у меня по спине пробежали мурашки.

Я выдавила из себя улыбку, сама тому не радуясь. Мистеру Хьюсу больше всего на свете нравилось купаться в лучах нашей благодарности. И неважно, что это мы выполняли всю работу и в конце каждой недели передавали весь доход ему.

Мистер Хьюс регулярно советовал ничего не делать вполсилы, а посвящать себя труду целиком. И в том, что касалось приумножения наших страданий, сам следовал этому совету.

Прошлой ночью внезапно ударил мороз, хоть и стояла еще ранняя осень, так что в ателье у нас было холодно. Совсем не просто накладывать аккуратные стежки онемевшими пальцами, но когда наша руководительница, миссис Кэрри, попросила мистера Хьюса выделить больше денег на уголь, тот рассмеялся ей в лицо. А мало кому хватало на это смелости.

Я вернулась за свою швейную машинку, плавно обогнув другие столы, словно паучиха, плетущая свою паутину. Все тринадцать девчонок, включая меня, старались шить платья так быстро, как только могли в этой тесной комнатушке. Я внимательно следила за тем, чтобы не задевать локоть Джесс, когда она сидела рядом со мной. В прошлый раз это закончилось иглой между моими большим и указательным пальцами. Джесс сказала, что нечаянно ее всадила, но улыбнулась при виде крови на моей руке.

Мистер Хьюс бродил по ателье, разглядывал манекены, щупал ткани. Остановился у моего стола и взял стопку выкроек, которые я тщательно начертила, для бархатного пальто моей лучшей клиентки, богатой вдовы. Он беспечно пролистал бумажки, словно что-то в них понимал, и небрежно отбросил их на стол. Часть выкройки воротника упала на пол, но мистера Хьюса это не волновало. А у меня уйдет вечность на то, чтобы снова все рассортировать.

Следующей жертвой стала Мэри. Он присел на краешек ее стола и попросил ему улыбнуться. Его поредевшие светлые волосы были зализаны назад и тщательно расчесаны, а от резкого запаха одеколона, которым мистер Хьюс щедро облился, щипало нос и горло.

– Молодцы, – наконец произнес он, очевидно, вполне удовлетворившись нашей работой. – Как у вас дела, девочки?

По интонации было ясно: мы должны пищать от радости, что нам повезло устроиться на работу у такого достойного джентльмена.

– Все хорошо, мистер Хьюс, спасибо, – хором ответили мы неестественно высоким голосом.

Он повернулся спросить миссис Кэрри, как идут дела в ателье, и руководительница махнула нам рукой, чтобы мы пока расслабились. Отойти от мистера Хьюса нам было некуда, но уже возможность не смотреть на его лоснящуюся физиономию приносила немалое облегчение.

По крайней мере не приходится делать вид, будто я радуюсь засохшей корке хлеба на ужин. Не приходится улыбаться, когда меня снедает тоска по Уильяму и кажется, словно от боли сейчас разорвется грудь.

Я решила сосредоточиться на бархатном пальто цвета ночного неба. Мягкая ткань приятно ощущалась на коже, и я в десятитысячный раз напоминала себе о том, какая на самом деле это удача, что у меня есть работа, даже несмотря на визиты мистера Хьюса и прочие детали. Могла бы ведь сейчас сидеть взаперти в той кошмарной лечебнице на Лонг-Айленде, как моя мать, потерявшая рассудок после смерти Уильяма.

Или работать на фабрике у реки, как моя школьная подруга Рози. Вдыхать вредные пары, двенадцать часов в день проводить на ногах, бесконечно пришивать одни и те же пуговицы на одни и те же рубашки. Причем эта нудная работа сама по себе еще не так страшна, как некоторые истории, что я слышала от Рози. Например, одна девушка ходила с очень длинной косой. Как-то раз та попала в станок, и бедняжка погибла. Рози рассказывала, что потом из машины удалось извлечь волосы, и все увидели, что их оторвало вместе с частью скальпа. После этого мне несколько недель снились кошмары.

Или могла закончить как мой брат, чья разбухшая от воды плоть гниет в могиле, которую я до сих пор не решаюсь посетить. Пожалуй, из нас всех ему досталась самая страшная доля. Хотя как знать: может, он и не согласился бы с этим. Жаль, не получится спросить его лично.

Я все жду, когда наконец пройдет горечь потери, но боль в сердце не стихает, напоминая о себе едва ли не каждые двадцать минут. Наверное, Уильям сказал бы, что я преувеличиваю.

Несомненно, мне невероятно повезло работать швеей в маленьком ателье под руководством миссис Кэрри, которая даже позволила мне жить на втором этаже вместе с остальными девчонками после того, как мою мать отправили в психиатрическую лечебницу. В последнее время непросто отыскать постоянное рабочее место, да еще и с крышей над головой.